Желтое пятнышко света задержалось на мгновение, освещая шарниры элеронов, потом
скользнуло по передней кромке правого крыла и исчезло под ним, в углублении для шасси. Внезапно
оно появилось на обтекателе $"(# b%+o и застыло, терпеливо ожидая, пока все его замки будут
открыты и он будет поднят. Затем оно нетерпеливо прыгнуло вовнутрь, осмотрело контакт у свечей
зажигания, проверило уровень масла и секунду-другую довольно побродило по ребристым
цилиндрам, по основанию двигателя. Вслед за этим обтекатель вернулся на место и его замки
защелкнулись. Свет стал ярче, пробежав вдоль размашистого винта, и исчез на другой стороне
самолета. Затем снова появился на фюзеляже и забрался в кабину.
На полосе было все так же темно, как и тогда, когда я только пришел, но теперь в ночном
мраке появился человек, который подготавливал к полету свой самолет. В бинокль мне удалось
разглядеть тусклый свет индикаторов, когда они зажглись в его кабине, еще через минуту загорелись
красный и зеленый бортовые огни, и машина обрела видимый объем. Внезапно тишину в нашем
замке нарушил голос.
- Диспетчерская, Бонанза четыре семь три пять Браво с дополнительной стоянки, выруливаю
на взлет.
Голос оборвался так же внезапно, как и возник.
Из нашего стеклянного куба ему ответил диспетчер. Его ровный профессиональный голос
прозвучал в микрофон так, словно это был уже не первый, а тысячный вызов за сегодняшнее утро.
Темноту стоянки пронзил яркий белый луч, и в его свете стали видны на бетоне желтые и
белые линии. Луч света поплыл мимо голубых созвездий и направился к концу длинной взлетной
полосы, с обеих сторон обрамленной дорожкой из белых фонарей. Там он остановился и погас. Даже
в бинокль не удалось бы разглядеть тусклые огни в кабине, лишь по короткому темному разрыву в
ленточках голубых огней рулежной дорожки можно было догадаться, что на полосе есть самолет. В
наших динамиках снова раздался голос.
- Диспетчерская, три пять Браво; думаю, меня можно поставить в очередь на взлет.
- Неглупый парень, - сказал диспетчер и взял микрофон. - Принимаю в очередь, три пять
Браво. Взлет разрешаю, ветер постоянный, движения в воздухе нет.
- Принял, три пять Браво, иду на взлет.
Темное пятно побежало по полосе огней, и через пятнадцать секунд на летном поле снова
сияли все огни, а мигающее зеленое пятнышко самолета скрылось за темным горизонтом.
- Прекрасная ночь, - задумчиво произнес в эфир пилот. И снова наступила тишина.
Это были последние слова, которые мы услышали от три пять Браво. Его огни растворились
в ночном небе, и мне уже никогда не узнать, где его дом, куда он направился этой ночью и кто он
вообще такой. Но в этих последних словах пилота Бонанзы, записанных в диспетчерской на
бесстрастную магнитную ленту, чувствовался намек на то, что пилоты отличаются от всех прочих
людей.
У каждого из них есть один и тот же непередаваемый опыт полета наедине с собой. Если к
тому же их очаровывает одна и та же красота неба, то у них слишком много общего, чтобы стать
когда-либо врагами. У них слишком много общего, чтобы не быть братьями.