Мильтоновские строки поэмы полны глубокого смысла, просты, но убедительны, без тех
метафизических намеков в ущерб смыслу, на которые, казалось бы, напрашивается сюжет и которые
столь любимы нашими современными английскими поэтами. Все повествование полно неповторимой
красоты и значения, что отнюдь не свойственно другим недавно появившимся поэмам. Одна из них —
«Pheidippides», идилия г-на Браунинга, в которой ее неотесанный герой — аркадский бог в образе козла,
— представляет весьма жуткий контраст кроткому индусскому Спасителю.
Тема, выбранная г-ном Арнольдом, одна из самых величественных, как бы резко она ни звучала
для христианского слуха. И она достойна его пера так же, как сам поэт — сюжета. Описания,
пронизанные целостностью восточного колорита; правдивое изложение основного сюжета, мастерски
раскрывающего характер Будды, столь же изысканны, сколь уникальны; ибо впервые в истории
западной литературы эта личность предстает во всем богатстве ее неподдельной красоты. Нравственное
величие героя — этого принца королевской крови, который мог бы быть «Богом Богов», но который
...променял богатства мира на чашу нищего, так же как и становление его философии — плод
нескольких лет уединенной медитации и борьбы со своим смертным «я», показаны чрезвычайно
утонченно. Поэма начинается победоносным ликованием всей природы — вселенским гимном при виде
освобождающей Мир души:
Сказанье о Будде, спасителе Мира,
О князе Сиддхарте, о том,
Кому на земле и в пространстве эфира
Нет равного светлым умом,
О том, кто учил, всех усердней и ране,
Закону о вечной, блаженной Нирване.
Какой бы ни была последующая судьба всех мировых религий и их основателей, имя Гаутамы
Будды, или Шакьямуни187, никогда не будет забыто; оно будет жить в сердцах миллионов его
последователей.
Проникновенная история Будды, полная каждодневного и ежечасного самоотречения на
протяжении почти восьмидесяти лет, глубоко тронула всех, изучавших его жизнь. Любой искатель
чистейшего, высочайшего идеала религиозного реформатора в мировых рекордах прошлого, после
знакомства с жизнеописанием Будды оставляет дальнейшие попытки. В мудрости, усердии, скромности,
чистоте жизни и мысли, в своем стремлении принести пользу человечеству, в призыве к добру,
терпению, состраданию и кротости, Будда превосходит всех других реформаторов так же, как Гималаи
— все другие вершины. Изо всех основателей религий он был единственным, кто не нашел ни одного
злого слова, даже упрека для тех, чьи взгляды отличались от его собственных. Его доктрины —
воплощение вселенской любви. Не только наши филологи — равнодушные анатомы веками
освященных верований, расчленяющие жертвы своих критических исследований, но даже те, кто с
предубеждением относятся к его вере, с неизменным почтением отзываются о Гаутаме. Нет ничего
возвышеннее и чище его социального и нравственного кодекса. «Этот нравственный кодекс, — говорит
Макс Мюллер, — даже взятый в отдельности — один из самых совершенных, которые когда-либо знал
мир»188.
В своей работе «Le Bouddha et sa religion» (р.5) Бартелеми Сент-Илер достигает апогея