желания, или говоря о значимости непроизвольной жестикуляции и импульсивных движений
пациента. Это также оказывается двойным связыванием, поскольку подразумевается, что пациент
разоблачает себя как добровольным, так и обусловленным поведением, а аналитик умеет
распознать любые методы защиты. Если пациент пытается выйти из игры, аналитик ему
противодействует. Если пациент поддается и пытается ограничить поле маневра, замыкаясь в себе,
аналитик и здесь может мягко намекнуть на возможность разоблачения, на существование чего-то,
чрезвычайно беспокоящего пациента, что он хочет утаить от самого себя.
Другая сторона проблемы состоит в том, что пытающийся контролировать аналитика
пациент оказывается в положении человека, рассчитывающего на помощь, но не знающего своей
«болезни». То, чем он в действительности является, настолько расходится с его представлениями о
себе, что он рискует остаться в неведении; и все же он никогда не обратился бы за помощью, если
бы смутно не чувствовал этого различия. Аналитик «цепляет на крючок» пациента, давая ему
понять, что он на самом деле не может спрятаться от самого себя; и в то же время аналитик
показывает, что сам он настроен вполне благосклонно и дружелюбно. Ясно, что положение
невозможно исправить в течение одной консультации; оно изменяется во взаимодействии двух
146
личностей на протяжении определенного времени. По мере развития отношений пациент
обнаруживает, что все его попытки отгораживания и самомаскировки абсурдны, что он попал в
положение, единственный выход из которого — быть тем, кто он есть, без всяких ограничений.
Проявив гибкость, пациент может, конечно, имитировать спонтанность, уверенно демонстрируя
поток свободных ассоциаций, но проницательный аналитик обнаруживает и подвергает сомнению
любую искусственность в действиях пациента до тех пор, пока тот не поймет, что ведет себя
скованно и неестественно.
В такой момент пациент просто перестает притворяться. Он не учится «быть собой»,
поскольку этому нельзя научиться; он скорее всего усваивает, что нет ничего такого, что он мог
бы делать, не оставаясь самим собой. И это означает, что он перестает идентифицировать себя со
своим эго, то есть с образом самого себя, навязанным ему обществом. В результате опровержения
аналитиком двух вышеназванных предпосылок добровольное поведение пациента и его
вынужденное поведение объединяются в единое целое, и он обнаруживает, что это новое
тотальное поведение спонтанно и неотделимо от целостности его организма. Можно назвать это
интеграцией «личности», актуализацией «самости» или даже развитием новой «структуры эго», но
это не имеет ничего общего с обычным пониманием эго как субъекта действия.
Всякий раз, когда подобный эффект достигается средствами психотерапии, ее можно — во
всяком случае, в принципе — приравнять к путям освобождения. Здесь происходит интеграция
индивидуального сознания с «внешним» миром, т.е. с его непроизвольными, спонтанными
проявлениями. Но все же здесь не происходит окончательного преодоления предполагаемого
раскола между организмом как целым и его окружением. Здесь, в отличие от восточных путей