Действительно, некоторые подходы в науке и психотерапии, дающие людям возможность
увидеть противоречивый и надуманный характер многих социальных установлений, можно было
бы назвать «освобождающими». В определенном смысле наука стала для христианской
космологии Данте и Фомы Аквинского тем же, чем буддизм для реинкарнационной космологии
древней Индии: изгнала ее демонов и заодно лишила ее правдоподобия. Это вовсе не означает, что
наука опровергла существование Бога-Отца, Небес и ада, сонма ангелов и воскрешение в теле. Все
дело в том, что, с одной стороны, современные знания в области астрономии, физики и биологии
делают эту космологию просто не соответствующей действительности. В сравнении с новым
обликом вселенной традиционный христианский образ выглядит наивным, и богословы могут
спасти его лишь с помощью уклончивого искусства софистики. С другой же стороны,
исторические исследования свидетельствуют, что, происхождение христианской космологии не
имеет ничего общего с божественным откровением. Концепция Бога-Отца сохранила, по словам
Уайтхеда, «следы своего варварского происхождения. Он [Бог-Отец] был поставлен в такое же
отношение к целому миру, в котором древние правители Египта и Месопотамии находились к
управляемым ими народам. И в сфере моральных характеристик аналогия также была очень
близкой».*
Наука и психотерапия уже сделали довольно много для преодоления нашей изоляции от
природы, изоляции, которая предполагает отречение от Эроса, равнодушие к себе как к
физическому организму и возложение надежд на грядущую потустороннюю жизнь. Но то, что это
освобождение не вполне состоялось, подтверждается фактом беспрецедентного в истории
технологического насилия над природой, основой которого был натурализм девятнадцатого века.
Друга ми словами, освобождение было неполным даже для тех немногих, кто его понял и принял.
Мы по-прежнему
* Уайтхед. Приключение идей. — С. 570-571.
92
остались чужаками в космосе — избежавшими суда Божия, но и не защищенными его любовью,
не страшащимися ужасов ада, но и лишенными надежды на рай, преодолевшими многие
физические недуги донаучных времен, но и потерявшие ощущение значимости человеческой
жизни. Христианского космоса больше не существует, но остается христианское эго —
обреченное на безутешность, пытающееся спастись от одиночества в коллективном не-ведении.
Может ли психотерапия завершить работу по освобождению человека? Почти во всех своих
формах она обладает несомненным достоинством: осознанием, что бегство — это не ответ, что все
страхи и депрессивные состояния, в которых проявляется «проблема жизни», должны быть
исследованы и пережиты заново. Мы должны свыкнуться с необходимостью подобного
переживания, а экзистенциализм даже утверждает, что тревога и чувство вины неотделимы от
человеческой жизни; рассуждая здраво, быть — значит знать, что бытие является обратной
стороной небытия и что прекращение существования возможно в любой момент и в конце концов
неизбежно. Здесь находится корень экзистенциальногоangst*,страдания, имманентного жизни,
что близко буддистскомудухкха,хроническому страданию, от которого, согласно учению Будды,