нашего языка: множество отдельных вещей вместо системы меняющихся отношений. Поскольку
природа является именно этим последним, совершенно невозможно находиться вне природы,
равно как и вмешиваться в ее действия. Организм человека не противостоит миру, а находится в
нем. Языккажетсясистемой постоянных определений, закрепленных за соответствующими
физическими событиями. Ошибочность этого предположения проявляется в невозможности
сохранить стабильность живого языка. Кажется, что мышление и познание противостоят миру эго,
а слова — событиям; обе эти иллюзии создаются и разрушаются одновременно. Речь и мышление
рождаются в физическом мире и принадлежат ему, но к ним относятся так,как если быони были
вне его, являлись бы независимой, раз и навсегда данной мерой, которой можно мерить жизнь.
Отсюда представление, что эго может вмешиваться в природу извне, а также может отделять вещи
и события друг от друга, как можно, видимо, отделять «истинное»(шин)от «ложного»(фей).По
этому поводу Чжуан Цзы говорит:
Насколько же скрыт путь, если [могли] появиться истина и ложь, насколько же темны речи,
если [могли] появиться правда и неправда... [Каждая] вещь — это «я», [но каждая] — это и «не — я».
Каждый не видит свое «не — я», но поймет это, [лишь] познав себя как «не — я». Поэтому и
говорится: «не — я» появляется из «я», так же как «я» — следствие «не — я». Учение гласит: «я» и
«не — я» выявляются в сравнении друг с другом. И даже жизнь [возникает] тогда, когда [возникает]
смерть, когда же [возникает] смерть, [возникает] и жизнь; когда [появляется] возможность,
[появляется] и невозможность, когда [ появляется] невозможность, [появляется] и возможность;
правда [рождает] неправду, неправда [рождает] правду. Поэтому мудрый не следует за ними,
исходящими из «я», а сообразуется с природой.*
Даосизм, особенно в философии Чжуан Цзы, постоянно высмеивает конфуцианскую
напыщенность, серьезность, с
* Чжуан Цзы. // Мудрецы Китая. / Пер. Л.Д.Позднеевой. — СПб: «XXI век», 1994. — С. 130-131.
69
которой утверждалось, что правильное можно отделить от неправильного и установить в обществе
нормальный порядок. Чжуан Цзы ссылается на следующую (апокрифическую) беседу между Лао
Цзы и Конфуцием:
[Конфуций] стал [его] убеждать, излагая [все] двенадцать основ.
— Слишком пространно, — прервал его Лао Цзы и сказал, — хочу услышать самое важное.
— Самое важное — это милосердие и справедливость, — ответил Конфуций...
— Разрешите спросить, — сказал Лао Цзы, — что [Вы] называете милосердием и
справедливостью?
— От души радоваться вместе со [всеми] вещами, любить всех без пристрастия. Таковы
чувства милосердия и справедливости, — ответил Конфуций.
— О! Почти как в речах последышей. Любовь ко всем — разве не нелепость? Беспристрастие
— разве это не пристрастие? — сказал Лао Цзы. — [Если Вы], учитель, не хотите, чтобы
Поднебесная лишилась своих пастырей, Вы [должны желать ей] постоянства [такого же], как у неба и
земли. Ведь, конечно, будут светить солнце и луна, будет свой порядок у звезд и планет, будут стаи
птиц и стада зверей, и деревья будут [расти] вверх. [Если бы Вы], учитель, действовали, подражая