такие как существование, являются серьезной необходимостью, жизнь становится неразрешимой
проблемой. Жизнь и проблема становятся одним; человек оказывается в тупике, из которого нет
выхода. Человек ведет себя как саморасстраивающийся организм, и это поведение проявляется во
всем. Например, одним из наших замечательных достоинств является чувство времени, наша
удивительно восприимчивая память, которая дает возможность предсказывать будущее по опыту
прошлого. Однако ощущение времени перестает быть ценным, когда беспокойство о будущем
делает мучительным настоящее или когда возросшая осведомленность о будущем убеждает в том,
что у нас нет будущего. Если растущая восприимчивость человека требует, чтобы он все более и
более осознавал себя как индивидуальность, если социальные институты созданы для воспитания
уникальной личности,
* В своем великолепном эссе «Человеческие законы и законы природы» в ч.2 «Науки и цивилизации
в Китае» Джозеф Нидхем показал, что под влиянием даосизма в китайском мышлении никогда не
смешивались законы природы и законы общества. Однако будучи путем освобождения, даосизм позволил
осознать тот факт, что человеку свойственно проецировать социальные условности на законы мироздания.
29
нам грозит не только перенаселение, но и превращение человека в наиболее уязвимый и
непостоянный вид*.
Эта саморасстраивающая активность и естьсансара,порочный круг, избавление от которого
предлагают учения освобождения. Избавление зависит от осознания того, что именно «первичное
вытеснение» повинно в том, что мы воспринимаем жизнь как проблему, как нечто серьезное и
неотвратимое. Необходимо увидеть, что проблема, которую мы пытаемся решить, абсурдна. Такой
взгляд означает много больше, нежели просто покорность судьбе, много больше, нежели
стоическое отчаяние от осознания, что человеческая жизнь — проигранная битва с природой. Это
последнее было бы только признанием, что проблема не имеет разрешения. Тогда следовало бы
сдаться и держаться в стороне от жизни, поддавшись своего рода коллективному психозу. Дело не
в том, что проблема не имеет решения, а в том, что она настолько бессмысленна, что нет никакой
возможности или необходимости ощущать ее как проблему. Опять процитируем Витгенштейна:
Для ответа, который невозможно высказать, нельзя также высказать и вопрос.Тайныне
существует. Если вопрос вообще может быть поставлен, то на него можно и ответить. ...Сомнение
может существовать только там, где существует вопрос; вопрос — только там, где существует ответ,
а ответ — лишь там, где нечто может бытьвысказано.Мы чувствуем, что если бы даже были
получены ответы навсе возможныенаучные вопросы, наши жизненные проблемы совсем не были
бы затронуты этим. Тогда, конечно, уж не осталось бы вопросов, но это и было бы определенным
ответом. Решение жизненной проблемы мы замечаем по исчезновению этой проблемы. (Не потому
ли те, кому после долгих сомнений стал ясен смысл жизни, все же не в состоянии сказать, в чем
состоит смысл.)** Когда психиатр спросил у учителя дзэн, как он справляется с невротиками, тот
ответил: «Я заманиваю их в