субстанциональную сущность, которая посредством «защитных механизмов» продолжает борьбу сид
(«оно»). С сублимацией удалось разобраться, приписав ее к «эффективным» защитным механизмам
эго. В субстанциализации эго ортодоксальный психоанализ следует за Фрейдом, который сравнил
отношение эго («я») иид(«оно») с отношением наездника и лошади —используя метафору из
платоновского «Федра», увековечивающую дуализм самого Платона.**
Таким образом, ортодоксальный психоанализ ставит себя в один ряд с принципом
реальности л этикой выживания.
* Там же, с. 93.
** Там же, с. 158-159.
158
Он не приводит к «союзу с другими и с внешним миром, основанному не на тревоге и
агрессии, а на нарциссизме и эротической наполненности»*; это лишь слабый отзвук, «низкая
точка» души того, кого Филип Рифф назвал «психологическим человеком».
Идеал психического здоровья довольно прозаичен. Представьте себе общество, в котором
доминируют психотерапевтические идеалы. Рассматриваемый не с индивидуальной, а с
социологической точки зрения, психоанализ — это выражение такой общественной тирании, которой
не мог вообразить себе даже Токвиль. В разъедаемой болезнью демократии каждый может в какой-то
мере играть роль доктора по отношению к другим, но никому не позволено с уверенностью
утверждать, лечит ли он или же лечится сам. Лечебница приходит на смену церкви и парламенту в
качестве архетипического института западной культуры.**
Поэтому здесь мы имеем дело с пресным и вялым вариантом «срединного пути», где
противоположности не трансцендируются, а идут на компромисс, который не более чем
осторожное соглашение между наездником и лошадью, душой и телом, эго («я») иид(«оно»).
Очевидная несостоятельность ортодоксального психоанализа является результатом дуализма
Фрейда, то есть страха перед тем, что без вытеснения человеческое тело превратится в дикое
животное, рычащее и пожирающее собственные экскременты. Биологически и морфологически
человека можно отнести к животному, но все же он не лошадь, тигр или бабуин. Уникальное
строение его организма и мозга дает ему возможность дисциплинировать себя, но то, что
самоконтроль основан на реальном дуализме души и тела, «я» и «оно» — это самообман. Такое
допущение может быть полезно как временная мера, как педагогический прием; но когда оно
становится постоянной составной человеческого чувства — это не что иное, как попытка
искусственного преодоления детской инфантильности, регрессия, которая оборачивается
бесплодием любой ветви культуры. Поэтому, когда иллюзия остается неосознанной и
принимается за
* Там же, с. 307.
** Там же, с. 355.
159
истину, душа оказывается отделенной от тела как источника наслаждения. Человек начинает
хронически бояться быть физическим телом и отождествлять себя со всеми проявлениями
физической спонтанности. В результате человек, идентифицирующийся с собственной душой,
всегда не уверен в себе и подвержен торможению.
Поскольку он знает, что тело смертно, это бренное тело становится его врагом. Поэтому
искусства и науки вовлечены в войну человека со смертью, с телом, со спонтанностью.