понимании человеческой природы, и поскольку между инстинктом и разумом, Эросом и
цивилизацией существует противоречие, то должна сохраняться неразрешимость моральной
проблемы, — и вытеснение толькокажетсяэффективным решением.. Поэтому, определяя
проблему воспитания, Фрейд говорил:
Ребенок должен овладеть влечениями. Дать ему свободу с тем, чтобы он неограниченно
следовал всем своим импульсам, невозможно. Это был бы очень поучительный эксперимент для
детских психологов, но не должно было быть в живых родителей, а самим детям был бы нанесен
огромный вред. Таким образом, воспитание должно искать свой путь между Сциллой предоставления
полной свободы и Харибдой запрета.*
Возможно, следует отстранить ребенка от него самого, чтобы обучить его определенным
формам социального
* З.Фрейд. Введение в психоанализ. Лекции. — М.: Наука, 1989. — С.394.
155
поведения, но если в дальнейшей жизни ребенок не поймет, что это разделение было, подобно
истории о Санта Клаусе, всего лишь выдумкой, он может остаться навсегда отчужденной
личностью. Когда впоследствии такие личности воспитывают собственных детей, они повторяют
то же разделение, не подозревая о том, что это уловка, и потому в их действиях нет ни капли
юмора и столь необходимой в таких случаях доброты. Отчужденный от самого себя взрослый
искренне взбешен непокорностью ребенка; он не осознает, что воспитание — это игра.
Таким образом, чтобы решить проблему вытеснения как болезни человечества в целом, вовсе
не требуется перестать воспитывать детей. Это скорее вопрос осознания того, что, когда мы учим
их воспринимать самих себя в дуализме эго и влечений, контролирующего и контролируемого, это
не что иное, как определенного рода стратегия воспитания. Проблема вытеснения — это проблема
взрослых, это проблема, которую совершенно точно поставил Норман Браун в своей работе
«Жизнь против смерти»: не настало ли время довести мысль Фрейда до ее логического
завершения и научиться жить без вытеснения? Вопрос, на первый взгляд, поставлен слишком
резко, но именно это и является наиболее впечатляющим в весьма спорной и порой назидательной
книге Брауна. Однако, если на этот вопрос можно дать положительный ответ, плоды
освобождения могли бы принести реальную пользу. Результаты, которых моралист,
исповедующий принцип практичности, ожидает от любого изменения в сознании от мистического
опыта, не являются реальными результатами. Он ждет самопожертвования, отваги и
самоотречения, необходимых для продолжения жизни в обществе. Но нет никакого смысла в том,
чтобы одеть нагого, накормить голодного и исцелить больного, если они обречены вновь стать
нагими, голодными и больными или обрекают на это других. Любая мораль, которая зиждется на
принципе практичности, — будь то иудейская или христианская, капиталистическая или
коммунистическая — ориентирована на будущее, то есть, на постоянное отречение или отсрочку.
Этим будущим некому будет наслаждаться, потому что к тому времени все мы утратим
способность жить в настоящем. В действительности не освобождение проверяется усердным
трудом над ним, а усердие проверяется
156