пространство и форма образуют вместе поверхность сферы, где невозможно отделить предмет от
его фона. Таким образом, жизнь как творческий процесс протекает отнюдь не в безжизненном
чуждом континууме. Во сне «не-ведения», или невнимания, когда вещи не воспринимаются в
единстве, наш пристальный взгляд чаще останавливается на предмете, чем на его фоне, то есть
контрпредмете. Но пробуждение от сна, освобождение дает осознание того, что любой выбор
между «противоположностями» — это разделение неразделимого. Как сказал учитель дзэна Сэнь
Цянь:
Совершенный Путь (Дао) не сложен,
Запомни, что он избегает выбора и предпочтения...
Если хочешь усвоить чистую истину,
Не сосредоточивайся на истинном и ложном.
Конфликт истинного и ложного —
Болезнь разума.*
Суть не в том, чтобы не выбирать, а в том, чтобы выбрать понимание, что на самом деле
нечего выбирать. Восточная философия полна таких кажущихся парадоксов: действовать без
действия, думать без мыслей, любить без привязанности. Просто в мире относительности любой
выбор, принятие любой стороны становится игрой. Но это не означает, что в выборе нет
необходимости. Понимание относительности света и тьмы не дает возможности не щурясь
смотреть на солнце; понимание относительности «верха» и «низа» не позволяет ходить по
потолку. Испытывать необходимость без принуждения, по-видимому, так же парадоксально, как
описывать чувство возникающей спонтанности, не пережив его.
Каковы же тогда плоды освобождения, если оно избавляет от морали выживания и бегства от
смерти? Нас, естественно, смущает то, что среди людей есть такие, которые не воспринимают
социальную игру серьезно. Как они поведут себя, если они не верят в истинность наших правил?
Этот вопрос относится и к психотерапии, и он актуален с тех
* Hsin-hsin ming. // A.Watts. The Way of Zen. — С 115.
154
пор, как Фрейд связал происхождение неврозов с вытеснением. Но Фрейд и его последователи не
смогли заглянуть в корень проблемы, поскольку никогда всерьез не пытались освободиться от
вытеснения. В целом они приняли сторону принципа реальности, суперэго («сверх-я») и эго («я»),
противостоящихид(«оно»). Но в то же время, они смягчили конфликт, а социальный эффект
доктрины Фрейда был грандиозен rie только потому, что принес большую степень сексуальной
свободы, но и потому, что разрушил наш стереотип личной ответственности. Полное признание
того, что личности с психическими отклонениями, правонарушители и преступники скорее
больны, нежели грешны, и им скорее необходима помощь психиатра, чем наказание, берет начало
от Фрейда и становится характерной чертой любой либеральной и «прогрессивной» социальной
реформы. Тем не менее многие опасаются, что «фрейдистская» этика разрушает наше общество,
поскольку в результате появляется все больше людей, не принимающих на себя ответственности
за собственные действия. Вину за свои ошибки можно бесконечно перекладывать на других, а без
старого доброго чувства вины мы, кажется, теряем не только эффективное средство против зла, но
и чувство человеческого достоинства. Не стоит забывать, что Фрейд сохранил дуализм в