В ту самую секунду, когда он, Джеймс Таггарт, оказался перед выбором: принять реальность или умереть, он интуитивно выбрал смерть; смерть он предпочел подчинению тому миру, для которого Галт был ярким солнцем. В лице Галта он пытался – и теперь он это знал – сокрушить все живое.

Это знание отражалось в сознании Джеймса не посредством слов, потому что все его знание состояло из эмоций; и сейчас им руководили эмоции, эмоции и видение, которое он не в силах был отогнать. Он уже не мог взывать к туманной невыразительности привычных слов, чтобы скрыть видения тех глухих закоулков мысли, которые он всегда заставлял себя не видеть; а сейчас он отчетливо видел в каждом тупике свою ненависть к подлинной жизни; он видел лицо Шеррил Таггарт, которая была так полна радостного желания существовать, – и именно это желание он всегда хотел сокрушить; он видел собственное лицо – лицо убийцы, которого все должны справедливо ненавидеть; убийцы, который разрушал ценности лишь потому, что это ценности, который убивал, чтобы скрыть свое собственное неискупимое зло.

Нет… – застонал он, глядя на то, что предстало перед его внутренним взором, тряся головой, чтобы отогнать это видение. – Нет… Нет…»

Да, – сказал Галт. и

Таггарт увидел, что Галт смотрит ему прямо в глаза, словно видит там то же, что видел он сам.

– Я сказал тебе об этом по радио, правда? – сказал Галт.

Именно этого Джеймс Таггарт страшился, того, от чего нельзя было убежать: объективной истины.

– Нет… – повторил он слабым голосом, но в голосе этом уже отсутствовала жизнь.

Мгновение он стоял, уставясь невидящим взглядом в пустоту, потом ноги его подкосились, словно подвернулись, и он сел на пол, все еще глядя перед собой, но уже не осознавая, ни где он, ни что с ни-л.

– Джим!.. – воскликнул Мауч. Он не отвечал.

Ни Мауч, ни Феррис не интересовались, что случилось с Таггартом; оба знали, что не надо пытаться ничего понять, потому что они рискуют разделить участь Таггарта. Они знали, кто сломался этой ночью, знали, что это конец Джеймса Таггарта и уже не имеет значения, выживет его бренная оболочка или нет.

– Давайте… давайте уведем отсюда Джима, – неуве ренно произнес Феррис. – Отведем его к врачу… или куда– нибудь.

Они подняли Таггарта на ноги, он не сопротивлялся, словно во сне; когда его подталкивали, он переставлял ноги. Он сам оказался в том состоянии, до которого хотел довести Галта. Приятели вывели его из комнаты, поддерживая под руки.

Он спас их от необходимости признаться самим себе, что они хотят укрыться где-нибудь, где бы их не видел Галт. Галт наблюдал за ними; его взгляд говорил, что он все прекрасно понимает.

– Мы еще вернемся, – буркнул Феррис начальнику охраны. – Оставайтесь здесь и никого не впускайте. По нятно? Никого!

Они втолкнули Таггарта в машину, ожидавшую у входа, неподалеку от зарослей деревьев.

– Мы вернемся, – повторил Феррис в пустоту, деревьям и черному небу.

Сейчас они были уверены только в одном: надо уйти из этого подвала, подвала, в котором рядом с перегоревшим мертвым генератором лежал, связанный по рукам и ногам, живой источник энергии.