В облаках не встретишь валяющихся баночек из-под пива и сигаретных упаковок. Здесь нет
уличных знаков, светофоров и бульдозеров, которые превращают воздух в бетон. В небе не о чем
беспокоиться, потому что все здесь всегда одно и то же. Но и не скучно, потому что все здесь всегда,
меняется.
Что вы можете знать об этом! - думал я. - Наше единственное идеальное место - это само
небо! Я взглянул на Аэронку и засмеялся.
Мертвые петли, голоса и страх смерти
Это должна была быть простая мертвая петля, фигура высшего пилотажа, которую
проделывают высоко над землей, просто ради удовольствия. Ветер с ревом продирался сквозь туго
натянутые расчалки моего аэроплана со встречной скоростью сто миль в час, и я поднял нос
аэроплана вверх, набирая высоту, затем летел вертикально, затем продолжал взлетать вверх на
перевернутом самолете: и вдруг в верхней точке двигатель заглох, и я повис на ремнях вниз головой
над тридцатью двумя сотнями футов прозрачного и пустого воздуха.
Ручка управления бездействовала в моей руке, а самолет, лениво переваливаясь с боку на бок,
начал медленно выпадать из неба, как #(# - ba* o ладья. Песок и солома, которые лежали на дне
кабины, посыпались вниз по моим очкам и лицу. Ветер перестал выть равномерно и стал как-то
странно посвистывать. Это напоминало агонию тридцатифутового шмеля.
Нос аэроплана ничто не заставляло обратиться в направлении к земле, двигатель упрямо не
заводился, и я впервые в своей жизни оказался пилотом самолета, который просто падал вниз: его
кто-то поднял над землей и отпустил.
Сначала я был раздосадован, затем у меня возникло плохое предчувствие, когда я понял, что
механизмы управления не работают, и вдруг меня охватил страх. Мысли вспыхивали передо мной,
как сигнальные ракеты: мой самолет вышел из-под контроля, и у тебя еще есть время, чтобы
выпрыгнуть с парашютом; но при этом мой самолет разобьется; это была совсем безобидная петля; я
- самый никудышный пилот; почему я не могу управлять падением; ведь самолеты никогда так не
падают; нужно направить нос к земле: Все это время наблюдатель, находящийся за моими глазами, с
интересом следил за происходящим. Его совсем не волновало, останусь ли я жить или погибну.
Другая часть меня была панически испугана и вопила, что это очень серьезно, что ей это совсем не
нравится. ЧТО Я ЗДЕСЬ ДЕЛАЮ?
Что я здесь делаю? Я могу поклясться, что этот вопрос обрушивается на каждого пилота,
который встречается лицом к лицу с опасностью. Когда Джон Монтгомери начал отрезать веревку,
соединявшую его планер с воздушным шаром, который поднял его над землей, он обязательно
спрашивал себя: "Что я здесь делаю? " Когда Уилбур Райт понял, что не сможет выровнять крылья
прежде, чем его Флайер столкнется с землей; когда пилоты-испытатели понимали, что Иглрок
Буллет или Салмсон Скай-Кар после пятнадцати оборотов в штопоре не могут выйти из него; когда
пилоты почтовых самолетов, сбившись с пути в тумане над морем, осознавали, что двигатель заглох,
использовав последнюю каплю горючего - все они слышали этот вопрос, произносимый внутри
испуганным голосом, хотя, возможно, у них не хватило времени ответить на него.