удачные полеты и в неудачные, когда было трудно и когда все шло как по маслу - мы окунулись,
наконец, в это чистое золотое море, нырнули глубоко, выровняли крылья и заскользили ко дну,
чтобы приземлиться на темном лугу.
Мотор выключен, винт грустно качнулся раз-другой и замер. Я неподвижно сидел в кабине,
даже не отстегнув парашют. Было очень тихо, хотя люди по- прежнему были здесь. Должно быть, на
наших крыльях все еще играл бликами заоблачный солнечный свет, и они остались посмотреть на
них.
А затем я услышал, как одна женщина сказала другой.
- У него храбрости хватит на десятерых - летать на этом старом ящике!
Ее слова громко прозвучали в тишине ночного воздуха. Меня словно огрели железной
трубой.
О, да, я был героем. Меня любили, м ной восхищались. Я был в центре внимания. Но вдруг я
почувствовал отвращение ко всему этому, к ней, ее словами. И мне стало ужасно горько и больно.
Женщина, неужели ты не видишь?
Неужели у тебя нет даже тени понимания?
Тогда, летом 1966 года в Пекатонике, в кабине биплана, который только что приземлился, я
понял, что радость не в том, чтобы тебя любили и тобой восхищались другие люди. Радость в том,
чтобы самому быть способным любить и восхищаться тем редким и прекрасным, что я нахожу в
небе, в своих друзьях, в душе и теле моего живого биплана.
": храбрости на десятерых, - сказала она, - летать: на этом старом: ящике".
Что-то не так с этими чайками
Я всегда завидовал чайке. Ее полет такой свободный и непринужденный. В отлич ие от нее, я
суечусь, лезу из кожи вон, выделываю фигуры и с шумом и треском подымаюсь в небо, лишь бы
только оставаться в воздухе. Она - мастер.
Я - новичок.
Правда, недавно я решил присмотреться к чайке. Хотя она резко набирает высоту, пикирует
и делает грациозные повороты, но это и все, что она выполняет, - резкий подъем, пике и поворот.
Никакой воздушной акробатики!
Либо ей не хватает инициативы, либо смелости. Ни то, ни другое обстоятельство не позволят
ей быть в воздухе самой искусной. Я не хочу судить о ней строго - не требую, чтобы она сразу
выполняла двойные повороты по восьми направлениям и "клеверные листы", но не будет излишним
попросить ее сделать простую петлю или не вызывающую особых усилий медленную бочку.
Не раз с пристрастием наблюдая за чайками, я был уверен, что какая- нибудь молодая чайка-
ас мне обязательно что-нибудь продемонстрирует. Вот она стремительно летит вниз, к воде, набирая
скорость, которой хватило бы любому пилоту, и затем взмывает вверх: выше: выше: вот я уже
уверен, что она сейчас перевернется, сделает петлю: И я шепчу: "Ну же, сделай ee! ", но всегда
оказывается, что что-нибудь этому помешало. Она внезапно начинает снижать скорость, и дуга, по
которой она летела становится: более пологой, она поворачивает и спешит затеряться в толпе
собратьев, словно стыдится того, что во всем следовала за ними по пятам.
"Ты смотришься так величественно, - думал я, - но посади тебе на хвост воробья, и, бьюсь об
заклад, ты не сможешь от него избавиться! " Другие птицы освоили отдельные приемы точного
полета и высшего пилотажа. Иногда гуси летят вполне сносным клином, и это достойно похвалы.