В сне до первого пробуждения я ездила с подругой(?) в Днепропетровск. Причем из разных пространств. Она откуда-то на велосипеде, а я объяснила, что мне из Новосибирска удобнее и быстрее поездом. Муж не одобрял эту поездку, но не мог и препятствовать, раз я это делаю. Пытался отговорить, но потом, вернувшись я довольная рассказывала ему о результатах и он вроде как одобрил и даже восхитился моим достижением. Для меня это была поездка на кладбище в Днепропетровске с целью найти там могилу конкретного человека (скорее всего, это восходит к реальным фактам – в Днепропетровске родилась и выросла первая жена моего мужа, ее отец был репрессирован чуть ли не до ее рождения, где и когда он умер и похоронен, они с матерью так никогда и не узнали, недавно я нашла для нее мемуары русского эмигранта, где есть страницы и о ее отце – он был участником французского сопротивления.) Меня поразило это кладбище и восхитило. Оно было огромнейшим, очень красивым и очень белым. Я видела его панорамно и эта чистейшая белизна надгробий, алеей была великолепна. Во сне я знала, что попытки других отыскать эту могилу были безуспешны. Я обратилась к служителю кладбища. По-моему, он мне помог, гадая по воде в ведре. Во всяком случае, я нашла нужную мне могилу очень быстро и точно запомнила к ней путь, чтобы провожать туда других. "Подруга" появившись снова, напомнила мне, что мы в южном городе и надо воспользоваться его благами. Я согласилась следовать за ней, хотя мне это было неинтересно. Запомнилось, как я облетаю город на закате дня и лета, он переполнен перезрелыми фруктами с лопнувшей кожицей и сочащейся мякотью. Осознавала, что это красиво – теплые пастельные краски – но довольно равнодушно. Подруга, по-моему, наедалась этими фруктами.
В следующем сне за мной пришла моя умершая бабушка и сказала, что нам нужно ехать. На автобусной остановке я тщетно пыталась выяснить у нее номер автобуса и название остановки, до которой нам нужно доехать, даже пыталась затащить ее в подошедший автобус, но она сказала, что это не тот. Зато в следующий оказалось надо садиться. Я помогла ей залезть, в жизни у нее многие годы очень болели ноги, а тут она преодолела высокие ступеньки с легкостью. Я все настаивала, чтобы она спросила у кондуктора, правильно ли мы сели в автобус и доедем ли. Она была довольна и убеждена в своей правоте. С кондуктором-женщиной они показали мне карту и объяснили, что мы едем коротким маршрутом (нижня горизонтальная дуга). Можно было бы доехать и более длинным, через библиотеку и потом до конечной (совхоз – кладбище), вертикальная изгнутая дугообразно линия вниз, но мы едем лучше. Остановок почти не было. Помню, что доехали. Дальше не понмню, но в следующем фрагменте мы были в квартире, где я должна была складывать и упаковывать вещи, чтобы забрать их с собой. Бабушка не руководила процессом, т. Е. Не говорила, что брать, но контролировала его, поторапливала, потому что время было ограничено. Я осознавала, что вещей объективно много больше, чем можно увезти с собой за один раз, особенно очевидно это стало у шкафов с книгами, наполовину разобранными и опустошенными. Я поняла, что все книги я не увезу, тем более полки для их хранения (с этим как-то связан фрагмент, где я веду урок в школе, пишу на доске слово "диктант", но звенит звонок и дети довольны, что никакой диктант мы написать не успеем, кажется, я собиралась диктовать им раннего Маяковского. Я успеваю только задать им домашнее задание, чтобы они переписали себе любое понравившееся им стихотворение Цветаевой, но не меньше 12 строчек, дети разбегаются). От сборов меня отвлекают появившиеся в квартире дети (еще я слышу, что за ее пределами многолюдно, кипит какая-то хаотичная жизнь). Один ребенок, истеричный и мрачный, висит на перилах на балконе. Когда я ухожу собираться, решив не обращать на него внимания, слышу, что он падает. Я пытаюсь выбежать из квартиры, но бабушка, сидящая у входа, не пускает и говорит, чтобы я не обращала на это внимания и заканчивала сборы. Я говорю, что это уже четвертый ребенок, умерший за это время в моем присутствии, меня посадят. Она говорит, что нет, не посадят и это вообще не важно. То, что я в итоге ничего не беру с собой, ее тоже мало волнует, нам нужно уходить. Дальше не помню.
Вот такие сны. Пред засыпанием обычно теперь плачу по неизвестной причине и приходится пить пустырник не каплями. Чем бодрее и целенаправленнее день, тем сильнее слезы по сигналу выключенной лампочки. Лучше, наверное, когда есть поводы рыдать днем. По крайней мере, это понятно.