— На первом этаже клиники, — отвечает. — Где там жить-то? Там же лаборатории!
— Ну… — Сидоров засмущался и снова поправил свой галстучек. — Там… на полу.
— На полу?!
— Вы уж… извините меня, пожалуйста, профессор, но я живу там уже несколько дней.
— Где? На кушетке, что ли?
— Да нет, профессор, они очень узенькие.
— Кушетки, что ли?
— Да. Падаешь с них ночью… беспокойно я сплю… с молодости, когда еще зрячим был. А слепым-то быть, профессор — это почти как спать — всегда в темноте.
— Да уж.
— На полу удобнее, профессор. Просторно. Линолеум, он, мягкий.
— М-да.
— Удобно спать, кстати, когда вокруг шагов уже нет. Стыдно спать-то, когда вокруг люди ходят.
— А где Вы, Сидоров, питались все это время? Кушали где? — спрашиваю.
— В столовой, — отвечает.
— В какой?
— Диетической… той, что напротив, через улицу.
— Так там же ужасно кормят!!!
— Да нет. Вкусно, — Сидоров опять поправил свой галстучек.
— Как так — вкусно?! — ужаснулся я.
— Да… да… вкусно, когда… — Сидоров снова поправил свой неказистый и потертый галстучек.
— Что «когда», Сидоров?
— Когда один раз в день кушаешь… все вкусно.
— А почему вы один раз в день питаетесь, Сидоров?! У вас, может быть, денег нет?
— Деньги-то есть, профессор. Я их накопил. Да вот… да вот, обманывают сильно меня… слепого. Обидно… переплачивать три раза в день-то.
— В чем вас обманывают, Сидоров?
— Вы не знаете слепую жизнь, профессор. Раньше, в советские времена, деньги были разного размера: один рубль — самый маленький, три рубля — больше, пять — еще больше и так далее. Легко было определить, сколько ты даешь кассиру в столовой или… в магазине. Да и мелочь разный размер имела. А сейчас, профессор, деньги все одинакового размера. Мне, слепому, трудно определить, сколько я отдал кассиру. Поэтому мне лучше один раз в день питаться… только один раз в день… обманут.
— М-да.
— Я ведь иногда стою посреди столовой и кричу: «Люди добрые! Люди добрые! Посчитайте, пожалуйста, сколько мне сдачи дали! Вы ведь зрячие!».
— Ну и как, Сидоров — откликаются?
— Подходят люди иногда… помогают иногда… и… иногда возвращают… то, что своровано. Я ведь беспомощен в этой жизни… зрячей. На добрых людей остается только надеяться. А добрые люди есть, профессор, есть… точно есть. Они, добрые люди, даже иногда свои деньги отдают, чтобы компенсировать сворованное кассиром… у слепого. Я, слепой, только на них и надеюсь в этой жизни.
— Скажите, Сидоров, а я добрый? — неожиданно для самого себя спросил я.
— Если вы меня об этом спрашиваете, значит вы добрый, профессор, — ответил он.
— Спасибо… Сидоров.
— Вам спасибо, профессор, за то, что расспрашиваете меня о моей жизни. Меня… меня… меня… — у него на глазах выступили слезы.
— Что… «меня», Сидоров?
— Меня никто никогда не расспрашивал о моей жизни.