таком положении дел становится тот, чье осознание перина-тальных сил выше среднего, кто
способен отказаться от собственности на них и спроецировать их на события внешнего мира.
Затем он ясно формулирует свои представления для группы или для нации, предлагая
подходящее объяснение эмоционального климата на языке политических проблем. В
напряжении, давлении и удушении обвиняется группа врагов, чувство опасности
экстериоризируется, а в качестве лекарства предлагается вооруженное вмешательство.
Окончательный исход кровавых столкновений затем получает метафорическое выражение в
образах, относящихся к биологическому рождению и духовному возрождению. Использование
символического языка дает возможность эксплуатировать связанную с процессом
трансформации силу психологического воздействия в политических целях. В свете этих фактов
чрезвычайно важно, чтобы психоисторические открытия были доступны публике и символизм
перинатальных процессов стал известен повсюду. Надо сделать так, чтобы демагогические
заявления об удушье, сдавливании и отсутствии жизненного пространства принимались как
указание на то, что человек, их произносящий, нуждается в глубинной психологической
проработке, а не воспринимались как своевременный призыв к праведной войне. После
небольшой тренировки люди научатся расшифровывать и понимать символический язык смерти
и рождения - точно так же, как они успешно овладели сексуальным символизмом Фрейда.
Рассуждения Де-Моза в этом отношении вполне соответствуют заключениям, к которым я
пришел на основе психоделических исследований. Единственное серьезное концептуальное
отличие, которое я обнаружил в главных тезисах двух подходов к историческим кризисам,
состоит в объяснении психологической динамики в самом начале войны или революции. Уже
несколько раз говорилось о том, что когда после периода общей напряженности и ожидания
объявляется война, это, как. ни парадоксально, вызывает общее облегчение и необыкновенную
ясность. Де-Моз приписывает это психологическому соединению вождей и наций с
воспоминанием о рождении. В моей интерпретации предвоенной атмосферы я выделяю сильный
эмоционально-когнитивный диссонанс между существующим эмоциональным напряжением и
отсутствием конкретной внешней ситуации, к которой можно было бы эту напряженность
привязать. Когда война разразилась, уже имеющиеся чувства лидеров и наций сразу получают
себе соответствие во внешних обстоятельствах. Эмоции кажутся оправданными и остается
только найти наилучший способ справиться с мрачной реальностью. В ходе войны кошмарное
содержание перинатальных матриц превращается в действительность повседневной жизни, что
мы уже показали. Несмотря на свою абсурдность, чудовищность и безумие, новая ситуация
выказывает странную логику, так как нет большого расхождения между событиями и
эмоциональными реакциями людей. Этот механизм имеет параллель в индивидуальной
психопатологии. Люди, лопавшие под сильное влияние негативной динамической матрицы
бессознательного, не выносят эмоционально-когнитивного диссонанса. Они склонны искать
ситуации, соразмерные их внутренним ощущениям или даже научаются бессознательно