...божественным импульсом момента, который является голосом Природы внутри нас, побуждающим
нас здесь и сейчас (но не на всю жизнь) соединиться с предопределенным и соответствующим
дополнением к нашему существу, - и добавляет: Если в человеке есть что-то священное и
божественное, то это, безусловно, внутреннее побуждение, которое однажды говорит ему, что среди
многих тысяч именно эта женщина и никакая другая является здесь и сейчас наиболее подходящей
для того, чтобы вместе с ним они стали родителями полноценного ребенка. Если сексуальный отбор
среди нас (среди одних лишь мужчин, если хотите) является более точным, более
www.ezobox.ru
специализированным, более капризным и утонченным, чем у любого другого вида, то разве это не
есть знак нашего более высокого развития, и разве это не говорит нам, что сама Природа в этих
особых случаях анатомически выбирает для нас помощницу, наиболее подходящую для нас в связи с
нашими функциями произведения потомства?
Но почему "божественное"? А если это так, то почему только в мужчине, если жеребец, боров и пес
разделяют с ним этот "божественный импульс"? Автор облагораживает и превозносит "такую
внезапную перемену, видоизменяющую и возвышающую общий нравственный уровень"; с нашей
теософской точки зрения, такое случайное соединение, вызванное внезапным импульсом, является
скотским по своей сути. Это не в большей степени любовь, чем похоть, оставляющая без внимания все
возвышенные чувства и качества. Между прочим, как бы понравился м-ру Гранду Аллену такой
"божественный импульс" в отношени его матери, жены, сестры или дочери? Наконец, его аргументы о
том, что "сексуальный отбор является более искусным и утонченным в человеке, чем в любом другом
виде животных", являются ничтожными и жалкими. Вместо того, чтобы доказать, что этот "отбор"
"священен и божественен", он просто показывает, что цивилизованный человек опустился много ниже
любого животного после столь долгих поколений разнузданной безнравственности. Следующее, что
нам могли бы сказать, это то, что эпикурейство и обжорство являются "божественными импульсами",
и тогда попросили бы нас видеть в Мессалине высший пример добродетельной римской матроны.
Этот новый "Катехизис сексуальной этики" - можем ли мы так назвать его? - заканчивается
следующим возвышенным призывом к "девушке будущего" стать племенной кобылой культурных
общественных жеребцов:
Я верю, что этот идеал материнства при определенных условиях скоро кристаллизовался бы в
религиозную обязанность. Свободная и образованная женщина, которая сама, как правило, является
здоровой, здравомыслящей и красивой, почувствовала бы этот долг, лежащий на ней, если она создает
детей для страны в целом, создавать их по своему собственному подобию и при помощи соединения с
подходящим отцом. Вместо того, чтобы отказываться от своей свободы навсегда ради какого -либо
одного мужчины, она стала бы ревностно защищать ее для пользы общества, и стала бы использовать
свое материнство как драгоценный дар, который следует экономно расходовать для общественных
целей, хотя и всегда в соответствии с инстинктивными устремлениями, для пользы будущего