напрасно опасаются того, что математическое описание поведения человека превратит его в
машину, лишенную поэзии. Было бы серьезной ошибкой противопоставлять поэзию и математику,
как живую плоть и высохшие кости. Беда в том, что обучение математике начинается в сухой
пустыне арифметики, элементарной алгебры и геометрии Евклида, что с самого начала
отталкивает поэтические натуры. Живая плоть является субстанцией и веществом только для тех,
чей взгляд замутнен настолько, что не в состоянии увидеть красоту ее структуры. В своих высших
проявлениях математическое мышление способно создать картину мира, которая подобна
музыкальному произведению.
Существуют опасения, что чрезмерное увлечение математическими методами изучения
человека и его мира способно дезинтегрировать это величественное единство, расчленив его на
измеряемые, конечные фрагменты, и тогда «человеческий образ» растворится в простом порядке
точек-единиц. Приверженцы математического и аналитического мышления прошли определенный
путь в этом направлении, и поэтому именно они знают его пределы. Читаем у Юргена Ройша:
Особенности языка привносят множество искажений в психиатрические исследования. Когда
слова используются для описания поведения человека, то действия и движения, являющиеся
непрерывными функциями, расчленяются на отдельные элементы, как будто они являются
заменяемыми частями механизма. Непрерывность существования, таким образом, расщепляется на
произвольные фрагменты, которые являются не столько функцией действительного поведения,
сколько результатом несовершенства языковой структуры.*
И поскольку я не знаю никого, чей подход к поведению человека был бы более
аналитическим и математическим, чем у Грегори Бейтсона, приведу его слова по этому поводу:
* J.Ruesch, «The Trouble with Psychiatric Research», AMA ArchivesofNeurology and Psychiatry, Vol. 77,
1957, c. 143.
115
Известный девиз Берклиesse est percipi— быть значит воспринимать — ведет, с одной
стороны, к таким философским забавам, как вопрос: «Существует ли это дерево в этом лесу, если
меня здесь нет и я его не вижу?» С другой же стороны, он ведет к глубокому и поразительному
открытию, что законы и сам процесс нашего восприятия являются мостиком, который неразрывно
соединяет нас с тем, что мы воспринимаем, мостиком, соединяющим субъект и объект... Расширить
научный взгляд на вселенную означает оказаться перед неожиданной необходимостью по-новому
взглянуть на самого себя. Я настаиваю на том, что подобное расширение взгляда заложено в
непредсказуемом характере самой природы... Никто не знает, к чему приведет прогресс, который
начался с объединения познающего и познаваемого — субъекта и объекта — в единую вселенную.*
Утратить реальность изолированного эго не означает — чего, кажется, боялся Эрих
Фромм** — утратить целостность индивидуальности.*** Открыть, что организм неотделим от
окружения, не означает ни потери чистоты его формы, ни потери его уникальности. Более того,
снять определенного рода вытеснение, которое неизменно сопутствует эго-сознанию, — не значит
распахнуть двери для неудержимого и всепоглощающего «оно». Поскольку человек отличается от