из тела и опыт глубочайших личностных изменений, который следует за
этими переживаниями.
Их открытия широко освящались в многочисленных телеинтервью, в
голливудовских кинофильмах и иных средствах массовой информации. И
тем не менее, эти замечательные и по своим возможностям низвергающие
существующую парадигму наблюдения, которые могли бы революционно
преобразить наше понимание природы сознания и его взаимосвязи с
головным мозгом, по-прежнему отвергаются большинством специалистов
как не относящиеся к делу галлюцинации, вызываемые биологическим
кризисом организма. Околосмертные и связанные с ними переживания по
уже сложившемуся распорядку никогда не включаются во врачебные
записи, и сведения о них не рассматриваются как важная часть истории
этих больных, в большинстве лечебных учреждений не предлагается
никакой психологической помощи, которая помогла бы им включить в свою
жизнь эти столь озадачивающие события.
Как правило, в западных обществах умирающим зачастую не хватает
той настоящей человеческой поддержки, которая облегчила бы их переход.
Ведь мы пытаемся оградить себя от причиняемого смертью эмоционального
неудобства и пытаемся запрятать больных и умирающих людей в больницы
и дома престарелых. И упор при этом делается больше на механическое
продление жизни (зачастую вне всяких разумных пределов), нежели на
человечное окружение, и качество проживания оставшихся дней. А
поскольку семейный строй разрушен и дети стремятся жить вдали от
родителей, бабушек и дедушек, то в критический момент поддержка
оказывается лишь формальной и минимальной.
75
За редким исключением специалисты по психическому здоровью,
продолжающие разрабатывать конкретные виды психологической помощи
на случай возникновения самых разных эмоциональных кризисов, не
уделяют никакого внимания умирающим. Именно те, кто сталкивается с
самым глубоким из всех кризисов, которые только можно представить,
кризисом, охватывающим одновременно биологические, эмоциональные,
межличностные, общественные, философские и духовные переживания,
остаются чуть ли не единственными, для которых подобная содержательная
помощь недоступна.
В западной цивилизации смерть воспринимается в более глубоком
контексте всеобщего отрицания непостоянства и смертности. В общем-то,
смерть предстает перед нами в некоем «дезинфицированном» виде, после
того как целая армия специалистов смягчила для нас ее непосредственное
воздействие. В крайних же случаях посмертные брадобреи и парикмахеры,
портные и специалисты по макияжу производят над телом многообразные
косметические манипуляции, перед тем как выставить его на лицезрение
родственников и знакомых.
Средства массовой информации помогают создать большую дистанцию
в отношении к смерти, растворяя ее в пустой статистике, бесстрастно
сообщая о тысячах жертв, погибающих в войнах, революциях и других
катастрофах. Кинофильмы и телевидение делают смерть еще более
банальной, наживаясь на насилии. Они делают современную публику
невосприимчивой к зрелищу смерти, вопреки ее эмоциональной
потребности, выставляя напоказ бесчисленные сцены убийств и
кровопролитий.