Она продолжала "поглощать" до самого конца, и все больше и больше -- чем ближе она подходила к цели, тем неумолимей становилась окружающая сеть, отбрасывая к смерти. Это была не "ее" сеть: это поистине была сеть мира. И проблема все более запутывалась, поскольку это было не просто физическое присутствие 1000 или 1300 образчиков, танцующих свой неистовый танец в ее теле, а это была вся невидимая толпа. И для начала мысли. Пока нам уютно и тепло в сети, мы не понимаем, но как только сеть распускается, это полное вторжение. Мысли -- это не нечто безвредное; мысли -- это действия. Требуется наша обычная броня, чтобы не быть разбитым вдребезги. Некоторые мысли столь же смертельны, как скорпионы, это целое болото разнообразных сороконожек. Да, совершенно ужасная смесь, "как если бы я постоянно опускалась, подхватывая новое заболевание, и должна была найти лекарство от нее". Если бы ты знал, в какую атмосферу они меня погружают, мой мальчик! [и Мать зажимала свою голову между рук, как если бы ее били] Бессмыслица, нонсенс, глупость, идиотизм; все это переливается через все края. Ты не можешь дышать, не вдыхая этого! Еще на Плэйграунде она пыталась втолковать им это: Если бы люди вокруг меня были бы восприимчивы, то это значительно помогло бы моему телу, потому что все вибрации проходили бы через тело и помогли бы ему. Но кто понял это, за исключением маленькой группки молчаливых, кто никогда не просил ничего, никогда не искал с ней встреч и работал молча? И по истечении времени ее собственная сеть распускалась: Тело стало ужасно чувствительным. Например, дурная реакция в ком-то, некое противоречие или самая обычная реакция вызывают внезапную усталость в теле, как если бы оно истощилось. Мало-помалу ее тело становилось всеми телами. Те невинные (или не такие уж невинные) маленькие мысли и нашептывания окружающих тел виделись в их истинном свете -- почти сразу же они показывали свое настоящее лицо, то есть, смерть, содержащуюся внутри них. Каждое из этих маленьких бормотаний поистине, действительно и материально является лапой смерти. Мы не умираем от этого, потому что доза не достаточно велика, и требуется некоторое время. И к тому же мы толстокожи. Но все это входило в Мать, как есть, "чистым", если можно так выразиться. И Мать начала сталкиваться с великой проблемой: Какая досада, все эти мысли людей, о!... Все и каждые думают все время о преклонных годах и смерти, и смерти и преклонных годах и болезни. О, какая это досада! Мы не осознаем это, мысль о смерти является смертью. Мы не ведаем о настоящем движении сил подобно примату Палеолита, мы не знаем ничего о игре и силе вибраций, мы замурованы в собственную ментальную сеть! Но кто же не замурован?... Вы почти что окаменели до смерти из-за всего этого. Это было уже в 1961 -- она будет поглощать их мысли о смерти прямо до самого конца. Они выделяли смерть каждый день (и каждый час), прямо до конца. И затем ее юмор достигал наивысшей точки, она смеялась: Многие из них -- множество -- думают, что я умру, так чтобы это не застало их врасплох, когда это произойдет: я знаю все это. Но это все ребячество, в том смысле, что если я уйду, то они будут правы, а если я не уйду, то это не имеет никакого значения! Это все. Это было в апреле 1961. Еще двенадцать лет в том же режиме.
Проблема, поставленная перед Матерью, или скорее, в Матери, была ясна.
Так что же было делать? Или, более того, как можно было устранить эту сеть, не умерев, без того, чтобы буквально быть задушенной окружающим воздухом? Можно спросить и так: как умереть, не умерев от этого?
Имперсонализация
Между 1958 и 1962 годами Мать выучила один большой урок, микроскопический урок, материальные результаты которого более важны для нашего вида, чем расщепление урана. Мы еще не осознали, сколь потрясающи эти микроскопические открытия -- у них даже нет названия. Они столь радикально новые, что в нашем языке нет подходящего для них названия. Мать даже не знала, что она делала! Иногда она совершенно неожиданно произносила слово или предложение, в середине разговора, что ошеломляло меня, и годы спустя вы говорите: "о, так ведь же...!" Это не об расщеплении атома, но это касалось полной обусловленности вида. Это сама мощь атома, которая представала перед вами с улыбкой и в почти дразнящей атмосфере: о, так ты хочешь чудес! Что же, взгляни... Взгляни на этот закон, взгляни на тот. Это как сама сущность чуда, которая просовывает свой нос через щель в двери или сквозь ячейку сети; и она не делает ничего сенсационного: она попросту ударяет по маленькому "неизбежному" закону, чтобы вы ясно увидели, как все на самом деле устроено... естественно. Вы на секунду протираете свои глаза: но как же...? И все ушло. Еще остается "но как же?", которое следует устранить. Но затем вы осознаете, что мир действительно стоит на грани чуда, которое зависит от... нечто, что все еще остается загадкой, но ощущается как мельчайшая мистерия, "ничто" -удивительное ничто. Нечто удивительное, которое кажется пустяком, - сказала Мать в конце. Возможно, мы споткнемся на этом, если Мать крепко держит нас за руки с другой стороны вуали.