Мы несчастны оттого, что не знаем, что делаем, но каждый человек страстно стремится к счастью. Никто из нас не стремится к несчастью; но каждый ощущает его, ибо мы не знаем, что делаем. В наших желаниях мы можем двигаться по направлению к счастью, но модель нашего мышления такова, что мы в действительности движемся к несчастью. С первых дней жизни ребенку внушают неправильный способ мышления, неверный подход к жизни. Это делают люди, окружающие его. Это плохие люди, которые никогда не станут другими, которые не способны стать другими. Когда ребенок появляется на свет, в его сознании нет определенной модели восприятия. В нем живо страстное стремление к счастью, но он не знает, как его достичь, как обрести счастье. Он знает определенно только то, что должен обрести счастье. Он будет бороться всю свою жизнь. Но ему не известны средства и способы, с помощью которых он мог бы его достичь. Ему известно, где он мог бы его найти, куда он мог бы отправиться, чтобы найти его. Общество хочет научить его, как найти счастье, но оно учит его неправильно.
Ребенок хочет счастья, но мы не знаем, как научить его быть счастливым, ибо все то, чему мы учим его, приводит его на путь несчастья.
Например, мы учим доброте. Мы учим: не делать некоторые вещи и делать определенные вещи, не задумываясь о том, естественно это или то неестественно. Мы говорим: “Сделай это; не делай того”. Наше “добро” может быть неестественным — и если то, чему мы учим, неестественно, мы создаем модель несчастья.
Например, ребенок плачет, он чем-то раздражен, и мы говорим ему: “Капризничать нехорошо”.
Но гнев ребенка — естественное состояние, и когда мы говорим ему: “Нехорошо сердиться и впадать в гнев”, мы не уничтожаем гнев, мы просто учим ребенка подавлению. Это делает его несчастным, так как любые подавляемые чувства действуют на психику ребенка как яд. Он проникает в химическую структуру тела; он токсичен, и если мы будем непрерывно поучать ребенка: “Не сердись, не впадай в гнев”, мы научим его отравлять свой собственный организм.
Единственное, чему мы не учим его: не гневаться. Мы просто учим его, подавлять гнев. И мы можем заставить его это сделать, поскольку он находится в зависимости от нас. Он беззащитен и поэтому слушается нас. Если мы скажем ему: “Не плачь”, он начнет улыбаться. Но это будет фальшивая улыбка. Даже если в его душе все будет кипеть от гнева, он будет улыбаться. Мы превращаем маленького ребенка в лицемера. Он становится лживым и раздвоенным. Он знает, что он фальшиво улыбается, когда в душе его все кипит от искреннего гнева, но он подавляет в себе все искреннее, давая выход всему фальшивому. Душа его раздваивается. Это раздвоение постепенно углубляется, и каждый раз, когда он улыбается, он улыбается фальшивой улыбкой.
И если он не знает, что такое подлинный гнев, значит, он не знает ничего, ибо это знание исключает все подлинное. Он не находит способа выражения для своей любви, он не находит формы выражения для своего экстаза, он боится подлинных чувств. Если вы отрицаете часть подлинного, значит, вы отрицаете все подлинное, поскольку подлинное неделимо, и ребенок не способен разделять.
Несомненно одно: ребенок понял, что его не принимают. Его не хотят принять таким, какой он есть. Все подлинное отвратительно. И это вынуждает его быть фальшивым. Это заставляет его пользоваться фальшивыми масками, надевать искусственные личины. Как только он научится этому, его жизнь войдет в ложное измерение. Все ложное оборачивается несчастьем, все фальшивое не приносит счастья. Только подлинное, аутентично подлинное подарит вам экстаз, высшие эмоции жизни — радости, любви, медитации, множество других радостей.
Каждый из вас воспитывался по этому образцу, и поэтому все вы стремитесь к счастью, однако все, что вы делаете, приносит несчастье.