Зима 1395 г. была исключительно сурова. Много скота в степях померзло, и цены на мясо возросли. А если так, то, значит, и море «вокруг крепости Чертово городище» замерзло, а воины Тимура, возвращаясь домой через Дербентский проход, т. е. по берегу Каспийского моря, не могли пройти мимо низовий Волги. Что было дальше – легко вообразить, и если даже что-нибудь случайное окажется неточным, то вся картина восстанавливается как неумолимая закономерность. Декабрь кончается. Сухой снег скрипит под копытами коней, степной ветер сечет лица воинов. Они победили и идут домой, но они устали, голодны, замерзли, а впереди длинная дорога по пустыням, и пищу приходится покупать у купцов-маркитантов по 250 кебекских динаров за барана. Да тут никакой добычи на прокорм не хватит! [Там же.]
Чу, впереди поселение, дома, пища, женщины. Посреди ледяного поля стоит небольшая крепость. Ее так легко взять... да и надо взять, ведь там засел противник. Конечно, этот противник не опасен, и если пройти мимо, то можно никогда в жизни о нем не вспомнить. Но в крепости добыча, возможность накормить воинов, достать фураж для коней, а взять эту крепость проще простого. Так мог, так должен был думать командир чагатайского отряда в 1395 г. Если же он все-таки думал о своих женах в садах Бухары или вспоминал суру из Корана, то ему эти мысли не могли не подсказать его тавачии, сотники и даже ординарец, перед тем перекинувшийся словом с простыми всадниками. В тимуровской армии была жестокая дисциплина, заключавшаяся в том, что воины слушались эмира, а эмир прислушивался к воинам.
Можно думать, что приступ был коротким и пожар довершил остальное. Все обломки железных орудий или оружия были оплавлены в большом огне. Не было ни одного погребения, но обломки человеческих костей валялись всюду. Развалины стен и домов лежали на бугре долго, но жителей среди них не было. Город превратился в городище за несколько часов...
Когда мы закончили описание, жара уже спадала. Прежде чем покинуть это место, мне захотелось обойти бугор по подножию, чтобы рассмотреть его снизу. На западной стороне, неподалеку от искусственного обреза, я заметил куст тамариска. Было странно, что этот куст прибрежных пустынь и береговых валов оказался здесь, окруженный ивами, камышом и зелеными луговинами. Приглядевшись, я понял: тамариск рос на обвале культурного слоя. Видимо, когда море уходило, кусты тамариска росли на намытых волнами песках, но это было давно и другие растения успели вытеснить их. Этот же куст удержался, потому что он вырос не на естественной, а на исторической почве; он был таким же остатком прошлого, как обломки кирпичей или черепки битой посуды, валявшиеся вокруг него. Черепки показывали то, что может сделать человек; тамариск – как жестоко обходится со своими творениями природа: он здесь одинок, а его родичей задавили камыши да ивы.
И тут, прощаясь с «Чертовым городищем», я произнес стихи Омара Хайяма в своем, довольно приблизительном, скорее смысловом, переводе:
Видел птицу я, что села на руины Туса,
Положила пред собою череп Каи-Коуса
И сказала: «Горе, горе! Череп, видишь сам...
Где знамена? где литавры? где гарем? где храм?»
Слава мира сего проходит именно так.
Тутинский бугор
Мы быстро спускались вниз по течению реки Бахтемир. Кругом расстилалась ровная поверхность морского дна, обнажившегося за последние сто лет. Встречались и бугры, но они были пусты. Очевидно, до подъема Каспия люди предпочитали жить у воды, а во время подъема на этих островах вообще нечего было делать.