—То, что Иешуа воскрес после распятия, сначала увидели женщины, а более убедительного подтверждения исторической достоверности воскресения и быть не может,—говорил Натанаэлъ.—Если бы эти тексты Евангелий были только плодом воображения фантазирующих мужчин, женщины Иудеи никогда не поверили бы им.Глаза Жана-Пьера округлились от удивления.
—То есть ты хочешь сказать, что веруешь в воскресение Иисуса?—спросил он.
И к его еще большему удивлению Натанаэлъ ответил:
—Да, я считаю вполне вероятным, то, что Господь избавил Иешуа из Назарета, невинно убиенного, от цепких лап смерти и живым забрал к себе на небо! Ты вспомни, что происходило. Большая часть учеников Назареянина после его пленения и распятия бежала вначале из страха перед римлянами. Если и были на земле люди, смущенные в вере своей более, то это явно ученики Иешуа из Назарета. После его распятия они оказались перед горой разбитых надежд! Поэтому должно было произойти что-то невероятное, чтобы они вернулись и бесстрашно оповестили весь мир: «Он воскрес!»Все ученики и апостолы Иешуа мученически пошли на смерть за свои убеждения.Натанаэлъ молча смотрел на своего друга, а спустя какое-то время заметил:
—Мы, иудеи, тоже веруем в воскресение мертвых в конце всех времен. Так почему бы Всемогущему не воскресить некоторых праведников чуть раньше конца света? Ведь, в конце концов, Бог является «Мехайе Хаметим», «оживителем мертвых», как говорит иудейская теология.
—Но... но тогда ты—христианин!—воскликнул Жан-Пьер.
—Нет, я не христианин,—возразил Натанаэлъ.—Я знаю историю моего народа и моей религии очень хорошо. Я знаю историю нашего вавилонского изгнания и нашего возвращения в Землю обетованную, историю нашего восстания против римлян при императоре Тите Веспасиане и разрушения нашего храма, историю нашего рассеяния меж всех народов... Но существовал в истории моего народа человек, о котором я ничего не знал, о котором я долго не отваживался спрашивать. Жизнь этого человека, его существование были для меня подобны открытой незаживающей ране, которую предпочитаешь не трогать. Я не решался думать о нем, упоминать о нем. Тишина! Абсолютная тишина! Ничего! С моих губ не сорвется его имя, да и в моем сердце не может быть ему места. Я не проклинал его, я не благословлял его. Я боялся его! Но я любил его, не зная, ибо мне ведомо было только одно: кровь, пролитая из его тела, была кровью иудея, кровью от крови моей!
— Ты говоришь об Иисусе...—прошептал Жан-Пьер.—Но почему же ты боялся его?
— Почему боялся? Его именем подавляли бессчетное количество иудеев, изгоняли и убивали! Вот почему большая часть иудеев ничего не хочет слышать об Иешуа. А потом я попал в Аккон, в город, где живет куда больше христиан, чем в остальных местах на Востоке. Это случилось на второй день моего появления здесь...Рабби прищурился. Он неподвижно смотрел вдаль:
— Я никогда этого не забуду! Я задумчиво шел по улице в центре Аккона. На углу стояло деревянное Распятие. И вот... Я взглянул на обнаженного человека на кресте. Я видел голову в терновом венце, устало опущенные плечи, ввалившуюся грудь, худые ноги, закрытые глаза, не видящие более света дня. И я был поражен: это он? Через несколько мгновений ужаса и восхищения мое сердце исполнилось сострадания к этому человеку...Натанаэлъ сморгнул слезы: