И результаты не заставили себя долго ждать. Жерар прилетел в Москву, обратился к нотариусу и получил следующую информацию: оказывается, на наследство Филарета претендует Православная церковь, которая оспаривает подлинность его завещания. В принципе, этот ход церковников можно было предугадать. Но мне было совершенно не ясно — зачем? Вроде бы всё ценное они уже украли прямо из кельи, и поэтому у них не должно быть мотива чинить препоны получению наследства. Так что же получается: келью ограбили не церковники, а какая-то третья сила? Или святоши просто решили пойти «на принцип», не желая отдавать расстриге и малейшей толики имущества святого отца? Ответа на этот вопрос я не знал.
Пока тянулся суд да дело, Жерар попросил разрешения ознакомиться с наследством. Ему это позволили после некоторой проволочки, вполне обычной в российской практике. А может, просто консультировались с кем-то, кто остался за кулисами? Первым делом Жерару предъявили некий листок, который во всех документах упорно называли приложением к завещанию. А поскольку адресовано это письмо было лично Гене Таманцеву, церковники вскоре официально отказались от претензий на этот листок. Тем временем мы в Париже уже читали текст — и находились в полном недоумении. Вот что писал отец Филарет.
«Геннадий! Хотя ты и отступил от нашей веры, заклеймив себя позорным поступком, я надеюсь, что Господь окажется милостив к тебе и вернёт тебя на путь истинный. Мне очень жаль, что ты превратно понял мои уроки и не смог удержаться от бесовских соблазнов. История твоего бегства и расстрижения наполнила моё сердце болью — ведь когда-то ты был самым талантливым из всех моих учеников! Заклинаю тебя: отвернись от своих богомерзких друзей, не поддерживай их в дьявольских делах. Вернись на родину, покайся: это единственный путь, который тебе остался. Только так обретёшь ты спокойствие и прощение. Господь всемилостив, милостива и наша Церковь. Вернись, блудный сын, и будешь принят с радостью и лаской!»
Мы были очень удивлены, особенно Гена. Такого от своего учителя он никак не ожидал. Лишь потом мы обратили внимание на некоторые странности. Зачем, например, Филарет приложил это письмо к завещанию, вместо того чтобы просто отослать его Гене ещё при жизни? Поскрипев мозгами, я снял трубку, позвонил Жерару и попросил, чтобы он переслал нам листок по факсу.
Через час Таманцев уже внимательно рассматривал полосу бумаги, выползшую, словно змея из мешка фокусника, из факсового аппарата. Помолчав, он сказал:
— Я не могу поручиться, что это почерк отца Филарета. Но не могу и поручиться за то, что это подделка. Почерк очень похож, но что-то меня настораживает.
Итак, появилась ещё одна загадка. Жерару пока пришлось задержаться в Москве, где он вдоволь пил водку, объедался красной икрой и любовался церквями первопрестольной. В каком-то смысле я ему очень завидовал. А наша троица была вынуждена снова взяться за неблагодарную работу.
Впрочем, не такую уж и неблагодарную. Вскоре мы получили ещё одно послание, из которого стало ясно, что мы уже обратили на себя чьё-то внимание. Оно гласило: