изящества манер, вкусов в одежде, или повышения своего положения в
51
обществе, научной известности, опьяняет и захватывает этих живых
мертвецов; но, по выразительному замечанию проповедника, "эти
создания, со всеми своими изящными, богатыми платьями и блестящими
манерами, мертвы в глазах Господа и ангелов, и, измеренные при
помощи единственной истинной и бессмертной меры, имеют не в большей
степени настоящую жизнь, чем скелеты, чья плоть рассыпалась в
прах".
Хотя мы и не верим в "Господа и ангелов " (во всяком случае, не
в том смысле, который вкладывают в эти понятия Сведенборг и его
последователи), тем не менее мы восхищены этими чувствами и
полностью разделяем взгляды вышеупомянутого священника.
Высокое развитие интеллектуальных способностей не предполагает
духовную или истинную жизнь. Присутствие в одном из высокоразвитых
людей интеллектуальной души (пятого принципа, или манаса) вполне
совместимо с отсутствием буддхи, или духовной души. Хотя первая и
возникает из последней, и развивается под ее благотворными и
живительными лучами, она может навсегда остаться прямым
последователем земных, низших принципов, неспособной к духовному
восприятию; великолепной, роскошной гробницей, полной сухих костей
и разложившейся плоти внутри. Многие из наших величайших ученых
являются лишь живыми трупамиїїњ они не обладают духовным зрением,
потому что их дух покинул их, или, скорее, не смог пробиться к ним.
Таким образом, мы могли бы пройти через все века, проверить все
профессии, взвесить все человеческие достижения, и исследовать все
общественные формы, и мы везде бы обнаружили этих духовных
мертвецов.
Хотя сам Аристотель, предвосхищая представления современных
физиологов, рассматривал человеческий разум как материальную
субстанцию, и высмеивал гилозоистов, тем не менее он, безусловно,
верил в существование "двойной" души, или слияние души с духом, как
это можно увидеть в его "Метафизике" (Кн. II). Он смеялся над
Стратоном, верящим, что любые частицы материи, per se, могут
содержать в себе жизнь и интеллект, достаточные для того, чтобы
сформировать такой разнообразный мир, как наш.* Аристотель обязан
высоким основам морали своей "Никомаховской этики" тщательному
изучению "Этических фрагментов" Пифагора; ибо в последних может
быть легко найден источник, из которого произросли его идеи, хотя
он мог и не присягать "основателю теерикатиды".* Но поистине наши
люди науки не знают ничего определенного об Аристотеле. Его
философия столь трудна для понимания, что он постоянно
предоставляет читателям с помощью воображения восполнять
недостающие звенья в своих логических выводах. Кроме того, мы
знаем, что всегда перед тем, как его труды достигали ученых,
которые восхищались его аргументами (на их взгляд, атеистическими)
в поддержку учения о судьбе, они проходили через слишком многие
руки, чтобы остаться незапятнанными. От Теофраста, его наследника,
они перешли к Нелею, наследник которого оставил их разрушаться в
подземной пещере почти на 150 лет; после этого, как мы знаем, эти
манускрипты были скопированы и сильно дополнены Апелликоном из
52