Данила нагнал Иосию, лишь когда тот уже поднялся на вершину смерти. У подножия Голгофы толпа в священном трепете остановилась. И лишь один Данила, прорвавшись сквозь ряды людей, спотыкаясь и падая, поднялся к Иосии, одиноко стоящему на горе, видом своим напоминающей череп.
— Ты пришел… — улыбнулся Иосия, увидев приближающегося к нему Данилу. — Мой воин.
— Я пришел, да… — едва переводя дыхание, ответил он. — Мы должны… Ты должен… Надо спасти… Прекратить это… Это неправильно…
— Поможешь мне, — улыбнулся Иосия, опираясь на крест.
— Да, да! — громким шепотом прокричал Данила. — Да, я помогу! Да!
— Вот… — Иосия показал на гвозди и молотки, лежавшие на склоне.
Сегодня на лобном месте должны были казнить другого человека — вора и убийцу Варраву. Но в возникшем хаосе о нем забыли. Однако же к его казни на лобном месте уже все было приготовлено — гвозди, молотки, веревки, чтобы поднять крест, вырытая под основание креста яма.
Данила удивленно уставился на Иосию:
— Что?
— Помоги мне… — улыбнулся Иосия, показывая на инструменты казни. — Мне будет тяжело без тебя. Помоги.
— Нет, нет… — прошептал Данила, инстинктивно отступая назад и качая головой из стороны в сторону. — Нет, нет… Это невозможно. Нельзя… Нет.
— В жизни каждого человека есть вещи, которые он должен сделать, — рассмеялся Иосия. — Это то, что мне надо сделать. Вот и все.
— Но ты же знаешь, не можешь не знать… — Данила сделал еще один шаг назад. — Люди будут слагать о твоей смерти легенды, но никто не скажет им правды. А даже если и сказал бы… они ее не поймут. Зачем тогда, Иосия? Почему тебе не прекратить все это?
— Люди уже сейчас говорят обо мне разные вещи, — улыбнулся Иосия и как-то смущенно пожал плечами, оглядывая людское море, застывшее у подножия холма. — Но пока они еще не понимают этого. Каждый уверен, что он знает правду. Но ведь это только его правда — каждого отдельного человека, его зеркало, его отражение. Это не Истина. Но придет время, и обо мне будет сказано столько, что всякое произнесенное слово потеряет какой-либо смысл. И только тогда люди узнают то, что должно. А пока же все делают то, что должны. Возьми, — Иосия протянул Даниле молоток и гвозди. — Помоги мне.
— Я не могу… — прошептал Данила, задыхаясь слезами, пятясь назад.
— Но мне больше некого просить, — сказал улыбающийся Иосия. — Видишь, со мной нет никого. Ни одного ученика. Ни одного. Я один. Одни спят сном забвения, другие — бодрствуют в страхе. А эта толпа под ногами хочет видеть, но не хочет делать. Никто не придет, чтобы помочь мне. Неужели и ты откажешь Иосии, мой воин?
— Я… Я… — шептал Данила, не в силах произнести ни слова.
— Ты смотришь в мои глаза, — тихо, но уверенно продолжал Иосия. — Видишь ли ты в них грусть, печаль или страдание?
— Нет, Иосия, — прошептал Данила и заговорил вдруг быстро и уверенно: — Я никогда в жизни не видел более чистых и счастливых глаз, Иосия. Никогда! В них нет ничего, кроме силы великой радости! Ничего, кроме радости!
— Значит, я не обманываю тебя и не лукавлю? — рассмеялся Иосия. — И если прошу, значит, так нужно… Правда?
— Правда… — прошептал Данила, слезы градом катились из его глаз.
— Тогда просто помоги мне, — Иосия улыбнулся, взял Данилу двумя руками за голову и коснулся своим лбом его лба. — Просто помоги Иосии…