— Данила, мне кажется, не совсем так, — ответил Андрей. — Нирвана, как и счастье, не могут быть «теоретическими». Человек или живет с этим, или нет. Поэтому в Нирвану нельзяверить— в ней можно только быть. И чем «старше душа», тем легче в нее попасть.
Сказав это, Андрей улыбнулся. А я подумал о нем. Я подумал о том, как деликатно он обходится с реальностью. Он не принимает на веру то, что требует доказательств и не имеет их. Но он точно так же не отвергает того, чего не может отвергнуть за отсутствием контраргументов. «Человек или живет с этим, или нет. Поэтому в Нирвану нельзя верить — в ней можно только быть».
— Ну, теперь, я думаю, у нас есть все три критерия, чтобы сказать о сути третьей Скрижали, — Андрей в задумчивости остановился посредине парковой аллеи и смотрел себе под ноги. — Начало в предыдущей книге, психологический портрет Максима-Максимилиана — главного героя в этой и, наконец, те перемены, которые произошли в нем к самому концу «Учителя танцев».
Вы написали, что Максим слышал то мое интервью на радио. Тогда я сказал: «Если вы смотрите на вещи поверхностно, вы неизбежно попадаете в западню. Так устроен наш разум — то, что на поверхности, его путает. Поэтому мы должны научиться видеть суть вещей, не то, что на поверхности, а то, чтозаэтой поверхностью. Страдание — это испытание, да. Но у самого страдания нет сути. Оно — пустышка. А у счастья есть суть, тут даже объяснять нечего. И так во всем».
Я правда так думаю. И мне кажется, что Максим понял, что имеет значение, а что — нет. Сгоревший Рим, сгоревший дотла «вечный город» — это как символ, как воплощение всего мирского — проходящего, суетного, сиюминутного. Никакое земное величие никогда не сравнится с тем, что стоит за ним, что было и есть в начале всего. И как за личностью каждого из нас стоит наша сущность, так и за всем этим миром стоит его сущность. И это сущность Света.
«Все суета сует, все суета» — Максим-Максимилиан словно вторит Екклесиасту, с завещания которого вы начнете следующую книгу. «Но эта правда не обесценивает мир, — добавляет Максим-Максимилиан. — Ведь за всей этой суетой скрывается то, что поистине имеет смысл». Вот он — урок страдания. И смысл страдания в этом уроке. Познавший эту истину может впредь страдать, а может чувствовать себя счастливым. Теперь это уже его собственный, личный, свободный выбор.
Только сейчас Андрей поднял глаза и улыбнулся:
— Кстати, — сказал он, — вот и горящий Рим.
— Где? — не понял Данила.
— Да вот! — Андрей указал рукой куда-то в сторону.
Мы с Данилой, словно по команде, обернулись. На стенде театральных афиш красовался огромный плакат с лицами Максима и Ани.
В небольшом, но очень уютном театральном зале было не протолкнуться. Молодые лица — красивые, умные, полные воодушевления и оптимизма. Все они пришли на этот спектакль не случайно. Они пришли на него, потому что у них живые души. Я не знаю, как сказать об этом по-другому.
Но так есть — бывает, смотришь на человека, и понимаешь, что у него душа мертвая. Молодой или старый — все равно, он мертвый. А в другой раз смотришь на человека и видишь, что ему, несмотря на его шестьдесят или семьдесят — двадцать, а то и меньше. У него душа живая. В этом зале не было мертвых душ.