Отметим, что этот уход требует внутренней непривязанности сознания, которое привязано к природе в той мере, в которой оно желает ее, отождествляя себя с естественными проявлениями нашего физического организма. Так, мы должны не просто контролировать их, но и прекратить наслаждаться ими. При этом не играет роли, является ли сфера духа чистой и бесформенной, как во многих разновидностях мистицизма, или же она представляет собой мир преображенной духом материи, как в христианстве. Важно, что в обоих случаях воля и сознание одерживают победу, достигая господства своими силами или же с помощью милости всемогущего Бога, вся природа которого построена по принципу полного самоконтроля.
[66]Подобным образом нам следует объяснять древний и очень распространенный конфликт между духовностью и сексуальностью — распространенную на Востоке и на Западе веру в то, что сексуальное воздержание и свобода от вожделения являются необходимыми условиями успеха в духовных исканиях. Мы можем определить цель таких исканий как угодно, как спасение от вечного конфликта или полную бесчувственность тела. Но если мы определим духовность как нечто положительное и скажем, что она должна включать ясное осознание внутреннего единства субъекта и объекта, человека и природы, мужчины и женщины, у нас нет оснований требовать отказа от сексуальности. Напротив, это самое интимное наше отношение с другим человеком должно стать одной из основных сфер духовного прозрения и роста.
Это ни в коем случае не означает, что монашеская жизнь или безбрачие является отклонением от нормы, ведь человек не обязан вступать ни в какие человеческие отношения, равно как для него нет абсолютной необходимости есть или жить. При некоторых обстоятельствах, длительное голодание и даже добровольная смерть могут оказаться вполне оправданными. То же касается сексуального воздержания. Последнее может, например, быть использовано для того, чтобы направить энергию либидо по другому руслу. Типичной ошибкой религиозных целибатов есть утверждение, что высшая духовная жизнь невозможна без отказа от сексуальности, — как будто познание Бога является альтернативой познанию женщины или какому-то другому переживанию.
Действительно, воздержание как образ жизни подчас интерпретируется как моногамный брак души с Богом — как всеобъемлющая любовь к Творцу, для которой любовь к бренной женщине является фатальной помехой. В таком контексте от сексуальности отказываются не потому, что она порочна, а потому, что ее предлагают в жертву Богу. Но можно лишь отречение от чего-нибудь считать жертвоприношением (sacrifice) в подлинном смысле — как действие, освящающее (sacer-fa-cere) то, что приносится в жертву? Поскольку сексуальность — это отношение и вытекающие из него действия, можно ли предложить ее Богу, если отношение и вытекающие из него действия прекращены? Можно ли утверждать, что танцовщица дарит Богу свой танец, если она прекращает танцевать? Приношение перестает существовать для дающего только в том случае, если принимающий забирает его себе. Принесение чего-нибудь в жертву Богу ошибочно связывается с прекращением действия или же смертью жертвы. Это пережиток тех времен, когда предполагалось, что сжечь быка на алтаре — единственный способ доставить его на небеса.