Если на Западе кто-то скажет несколько более современным языком: «Гитлер был великим человеком!», шок от этого заставит услышавшего немедленно среагировать
[33]. Некоторых людей он в первый раз заставит понять, что это такое, услышать подобное заявление, и что это были за люди, которые говорили так. Он также поможет некоторым осознать, что, возможно, вопрос о величии Гитлера (или об обратном) не имеет отношения к их собственной ситуации. Некоторых он заставит осознать, что они одержимы этим «величием», или отрицанием его, открыв при этом, как посредством фразы можно приводить их мнения в действие. Кому-то он покажет, как почти любой набор слов может быть использован для «программирования» людей и для порождения в них «верования» или "противостояния".
Именно этот прием иногда использовался Омаром Хайямом и его школой.
Пока это не понято, Хайяма, конечно, нельзя понять, потому что некоторые ученые берут его слова в их буквальном значении. Когда он говорит: «Каждая фиалка была родинкой на щеке чьей-то возлюбленной», они, должно быть воображают, что это перевоплощение или поэтический образ, в то время как, в действительности, это «шок». В современной Хайяму культуре теория перевоплощения была ересью.
Суфийская литература полна такого рода обучающего материала, переживаемого на опыте. Наличие его эффективно отсеивает поверхностных и узко мыслящих людей.
Люди обусловлены так, что определенные замечания им нравятся, а другие — не нравятся. Это почти всегда полезно, пока не достигаешь той точки, где лицемерие пользуется господствующими положениями в человеке и дает ему возможность манипулировать ситуациями и избегать реальности. Кроме того, в каждой культуре есть примеры, когда условности не позволяют людям говорить определенные вещи, которые истинны, ибо, в противном случае, прослывешь неприличным, хвастливым или враждебным по отношению к другим. Такой вид поддержаниястатус-квоможет быть как хорошим, так и плохим. Иногда он приводит к "видению как в туннеле".
Чтобы оказывать влияние в таких ситуациях или указать на ограничения принудительного обычая, некоторые величайшие суфии не уклонялись от риска подвергнуться всеобщему позору. Я думаю, что их вклад в этом отношении не имеет себе равных.
МОЛЧАНИЕ И РЕЧИ
Хороший пример находится в книге ХуджвириRevelation of the Veiled(перевод Николсона, 1911):
«Я прочитал в Историях, что однажды, когда Абу-Бакр Шибли [один из наиболее знаменитых суфиев прошлого] проходил по кварталу Каркх в Багдаде, он услышал высказывание некоего обманщика: "Молчание лучше речей".
Шибли возразил: "Твое молчание лучше твоей речи, но моя речь лучше моего молчания, потому что твоя речь — тщеславие, а твое молчание — пустая забава, тогда как мое молчание — умеренность, а моя речь — молчание"».
Всякий, кто воображает, что Шибли действовал так, потому что у него был тяжелый характер, или он был нетерпимым, или не сдержался, нуждается в таком суфийском шоко-обучении, так как все еще не научился тому, что имеется возможность, что некто, кого он считает (в силу обусловленности) вышедшим за рамки принятого порядка, в действительности, выражает словами то, что фактически является точным описанием господствующих обстоятельств.
Основное возражение против предположительно неприличных слов заключается в том, что они плохо воздействуют на того, кто говорит их, или учат присутствующих быть «неприличными» и нескромными. В случае с таким человеком как Шибли, его статус был (и есть) таким, что первое невозможно, а второго не могло быть, так как Шибли был известен как всецело правдивый человек.
Эта позиция может показаться странной людям, не привыкшим к ней. Но, как гласит поговорка: «Странность [явления] — не опровержение [факта]».