Я это понял позднее, когда сам приступил к работе, когда я прикоснулся к обнаженной материи, к телу, лишенному своих приспособлений и даже своих атавизмов, потому что нас этим не обманешь; даже младенец рождается полностью обнаженным. То, что хотела сказать Мать, гораздо глубже и существеннее. Дело не в том только, что жизнь одного вида является смертью по отношению к жизни другого вида, как смерть рыбы является жизнью для ящерицы, греющейся под лучами солнца. Нет, совсем не в том.
Тут вся жизнь, все, что мы привыкли называть жизнью, начиная с первых сине-зеленых водорослей в Гренландии или с первых кольчатых червей, наконец, то, что мы называем первой жизнью на Земле, все это есть состояние смерти. Жизнь никогда не зарождалась! Ее, просто-напросто, еще не было. Тогда, когда жизнь еще только зарождалась, смерть уже настигла нас и с тех пор пожирает беспощадно один вид за другим: это смерть, которая живет.
"Но моя Земля остается плоской" скажет тот образованный крестьянин, которого мы все из себя представляем.
Оставим ученых крестьян в их неведении; но для нас, тех, кто ищет, тех, кто задыхается и неловко чувствует себя на этой круглой Земле, это колоссальный ключ.
Есть нечто физическое, Мать была полностью физической и обремененной девяносто пятью годами человеческого опыта, нечто физическое в теле нашего звериного вида, что является зарей первой жизни на Земле: о чем знала Мать, и что позднее узнал и я. Нечто, о чем мы еще ничего не знаем, и о чем ничего никогда не знал ни один из видов, существующих на Земле. Оно придет, чтобы взбунтовать всю Землю, чтобы изменить ее лик. Шри Ауробиндо говорил: "Мятеж против Природы, всей целиком".
Мы живем в каком-то подобии концентрационного лагеря, и в этом земном невидимом концентрационном лагере (очень привычном для нас) мы наблюдаем некий феномен, который мы называем "смертью", и мы говорим: это тиф, это истощение, это злодейство подлого соседа, это несчастный случай ил это сердце или печень, или рак, или преклонный возраст, или я не знаю, что еще. Но это неправда! Не болезни, не возраст и не физиологические показатели приводят нас к смерти: сами стены концентрационного лагеря умерщвляют все, что находится внутри. Но это меняет все! Это меняет весь наш образ жизни.
Нам нужно изобретать не тридцать шесть тысяч препаратов пенициллина, не тридцать шесть тысяч сверхзвуковых самолетов, не другие бесчисленные "трюки", чтобы превозмочь нашу изначальную слабость: надо оздоровить стены. И тогда выздоровеют все. Надо выйти из лагеря, и тогда начнется новая Жизнь.
Исцеление в физическом, говорила Мать.
Мы все заключены в некую черную башню, невидимую и бесконечную для нас; и в этой башне мы живем привычной для нас жизнью, видим привычный для нас свет и совершаем многочисленные "чудесные" открытия. Мы даже можем наблюдать всю Вселенную сквозь стены нашей башни. Мы даже используем частицы нашей башни, чтобы делать "чудеса": атомные, электронные, медицинские, любые на выбор. Мы можем летать внутри нашей башни и заниматься генетическими махинациями с целью улучшения нашего ночного вида. И вдруг башня рушится.
И появляется нечто иное. Нечто совсем иное.
Мы никогда не рождались, мы никогда не были "людьми" у нас было только сумеречное зрение, как у аксолотлей в подземных озерах Мексики. Мы никогда не видели дневного света, никогда не видели жизни, мы были живыми мертвецами.
Наши стены рухнут.
Будет другая Земля.
Откроются "иные небеса", какими их видел Иоанн из Патмоса.