Итак, я копался в этом теле с тем упорством, которое необходимо, когда хочешь вырвать ужас с корнем. Там становилось очень жарко, как бывает, может, тогда, когда достигаешь дна шахты. И вот, однажды, я оказался как бы в центре революции, которая совершалась в глубине этого тела: тысячи, миллионы, бесчисленные множества микроскопических вулканов загорались и извергали пламя. Эти вулканы были, может быть, меньше, чем клетка, но их было так много, и они так разбушевались, что я смотрел на это и переживал это, пребывая в том состоянии оцепенения и восторга, какое испытываешь, когда наблюдаешь какой-нибудь природный феномен: бурю или землетрясение. Чудовищный бесконечный огонь в глубине телесной Материи. И вдруг, все это оказалось разом увлеченным каким-то непреодолимым толчком, стало подниматься вверх, рвать свои цепи и покровы, как если бы где-то наверху, выше тела, за его пределами гигантский магнит (я не знаю, как лучше объяснить), чудовищная магнитная сила притягивала к себе все бесчисленные освобожденные огни. У меня возникло чувство, что я сейчас умру. И вот внезапно я встретился со своим врагом смертью. Это было очень интересно. Отныне я буду встречаться с ней постоянно, каждый день. Жить и видеть, что она из себя представляет. Мой непреходящий ужас. То, о чем до последней секунды не знал никто. Тайна нашего тела.
Но сначала, когда бесчисленные микроскопические вулканы вышли из моих тканей или из своей тюрьмы, увлеченные вверх, и когда мое старое привычное тело почувствовало, что умирает в этом же самом существе, в этом же самом теле возникло несказанное ликование радость, какой я никогда, о, никогда не испытывал за всю мою жизнь, даже во время великолепной бури у Дикого Берега; физическое наслаждение, как если бы все эти бесчисленные частицы огня узнали свой источник, свою Праматерь, то, что они искали в течение всех прошлых жизней, во всех прежних телах, эту бесконечную пустыню, полную суетящихся существ. А потом приходит время утоления Жажды. Упиваешься нектаром до пресыщения.
Как если бы тело достигло своей Вечной Цели.
Нет слов, которые могли бы выразить это.
Можно было бы сказать, что вся любовь, которую когда-либо знало тело, встретилась со своей Вечной Любовью. Люди "любят", они любят тысячу вещей: море, чаек, других людей, но "это" это был тот самый источник, место, куда можно было погрузиться полностью, без "других", без тебя и меня и, наконец, без стен.
Это было за стенами нашей башни.
Потом все эти микроскопические телесные вулканы слились воедино и их великое "потустороннее" пламя, источник нектара, "Высший Огонь" (я не знаю, как назвать это) все это стало опускаться в мою старую башню.
Вот тут-то и начинаются все трудности, опасности и открытия.
С этого момента начинаешь отдавать себе отчет в реальности тела и той материи, из которой состоит высокоорганизованное животное, в земной реальности, потому что нет тридцати шести тел и тридцати шести материй. Можно считать себя мудрецом, матросом, доктором тех или иных наук или главой демократического государства Востока или Запада, но нет ничего, кроме старой башни. Вся Земля заключена в эту башню.
-----x x x
Когда эта чудовищная материальная Реальность начала опускаться в мое тело, я испытал что-то вроде ужаса и агонии, длительной агонии. Ужас надо преодолеть.
Нам кажется, что мы разбираемся в реальности Материи и звезд, но мы напоминаем иглокожих или улиток, укрывшихся в своей первобытной раковине, отделяющей нас от реальности. Можно выставить перископы и телескопы за пределы нашей ограды, но наши инструменты позволят нам увидеть и понять только то, что позволяет нам видеть и понимать наша внутренняя структура и наше внутреннее строение. Наши инструменты и наше сознание это инструменты и сознание иглокожих, только и всего. Как видит галактики орел? Он видит орлиные галактики, а мы человеческие, вот и все.
Но реальность, поразительная материальная реальность это совсем другое.
На самом деле, надо разрушить всю нашу тысячелетнюю структуру, чтобы подойти к этой реальности, к этой агонии, о которой я говорил. Это разрушение башни.
А эта башня это ведь сама смерть. Это то, что делает смертным наш вид и все другие виды с самого возникновения той жизни, которая никогда не была жизнью.