Зимняя белая пустыня. Потоки замерзли. После Гума-Базара сразу плоская равнина. На горизонте низкие снежные холмы. Из-за воды должны остановиться в Селяке в час дня. Такого короткого перехода еще не бывало. Селяк – простой глиняный караван-сарай с несколькими корявыми деревьями среди молчащей пустыни. Серое небо. Восточный ветер. Какие-то верблюды, полдюжины собак и запуганные детишки хозяина. Ничего больше. И здесь догоняет нас странное сведение о Хотане. Керкем-бай, он же Молдаван, так поразительно похожий на европейца, выдавал себя за персидского подданного, но оказался беглым директором Оттоманского банка и католиком. Вот уж подлинно безобразное наслоение, и становится понятнее, почему он три недели задерживал наши телеграммы. В его мастерской по изданиям Британского музей подделывают ковры. С какой фирмой в Лондоне или Париже он в связи и в каких антикварных магазинах встречаются его подделки?
На базаре в Гуме женщины откинули фаты с лица, чтобы лучше нас рассмотреть. Откинутая фата складывается, как кокошник. Наверно, форма некоторых кокошников получилась от откинутой фаты. Бек в Гуме – совершенный Садко, и гримировать не надо. Для всех опер Римского-Корсакова здесь готовые персонажи.
По пути солдаты рассказывают нашему Цай Хань-чену истины, отчего плохи их кони. «Ведь начальство ставит на счет правительству 25—30 саров, а сами платят 15 или 10». Все толкуют об убийстве даотаем Хотана кашгарского дитая. Почему-то убийца поторопился прикончить арестованного без суда генерал-губернатора. Всюду какие-то корыстные причины.
Тан Ке-чана мы должны были покинуть в Гуме, он совсем обессилел. Пример губительного действия опиума. Как только из своей прокуренной закутки курильщик попадает в условия бодрой природы – он разваливается, как карточный домик.
Вода в Селяке – как жидкий кофе. Чай получается совершенно безобразного вида и вкуса. Опять ставим палатки. Недалеко одинокая могила с двумя хвостами на погнувшихся кольях. Рисовал.
Читаем Владимирцова – жизнеописание Чингисхана. Хороший, жизненный ученый Владимирцов. За время революции выпустил уже несколько книг, и все такого бодрого содержания и такие нужные по времени. Жаль, что Руднев замолк, – ведь все, что касается Монголии, теперь так значительно. Надо бы жизнеописание Чингиса перевести для Америки. Эта стихийная предприимчивость будет там оценена.
3 февраля
За ночь ходили караваны мимо нас. Целым оркестром звенели колокольчики верблюдов. Наконец, один караван наехал на нашу палатку и чуть не сокрушил ее. С утра ветер. Пустыня вся побелела. Началась зима, и весь длинный переход мы шли, как по дальнему северу. Прошли старый лянгар
[200]с остатками башен. Зачернели низкие деревья и показался Акин – маленькая деревня в несколько мазанок. Караван наш очень запоздал, и опять сидим в ожидании.
Опять бесконечные россказни о трусости
[201]полковника (
тулин), о предательстве даотая, о глупости амбаня. Никогда и нигде мы не слыхали такое дружное осуждение властей. Даже записывать скучно; так продолжаться не может; новому Китаю придется совершенно изменить качество своих чиновников. Сун два раза упал с лошади. Китайскому отделу каравана положительно не везет. Е. И. с восьми до четырех ехала рысью, вот это удивительно. Когда-то она была ездоком.
Откуда-то приносят для покрытия пола очень красивые кошмы. В Хотане таких не видали. Очень сложный мозаичный рисунок. Лучше, нежели ковры. Положительно, кошмы и набойки – лучшее из местных производств. Рисунки набоек те же, как в России XVII века или раньше. Рисовал.
4 февраля