— Ну… как тебе, Шахзада, сказать?! Ну… ухаживают люди друг за другом, а потом между ними начинается секс.
— Чтобы родить детей?
— Ну не только…
— А для чего еще секс? — Шахзада смутилась.
— Ну понимаешь, Шахзада, — тут уже смутился я, — секс бывает еще и для другого.
— Секс — это любовь? — спросила Шахзада.
— Ну… — смешался я.
— Секс — это для детей! — вдруг заявила Шахзада.
— Ты так думаешь? — я выпучил глаза.
— А как же по-другому рожать детей?! — вскинула голову она. — Вот у меня — шестеро детей.
— Сколько?!
.— Шестеро.
— Ничего себе!!!
.— И все они — результат… — смутилась Шахзада.
— Чего? — спросил я.
— Секса.
— А-а-а…
— Вот так вот.
— Ясно.
— А что, у вас, в России, по-другому рожают детей?
— Да нет… так же.
Я слегка растерялся и, чтобы скрыть это, продолжал тереть руки щетками, хотя время «терки» уже кончилось.
— А все-таки, скажите мне, профессор Мулдашев, — как у вас вРоссии рожают детей — с помощью секса или любви? — настырно спросила Шахзада.
Я взглянул на нее и сказал, что мне пора идти оперировать. Когда очередная операция закончилась, и я, готовясь к следующей, снова начал тереть руки, Шахзада вновь подошла ко мне.
— Я поняла, — резко бросила она, — что в России секс — это любовь.
— Ну… как тебе сказать…
— И вы, — продолжала Шахзада, — можете с помощью любви рожать детей… в России.
— Ну… — промычал я.
— А мы в Пакистане не можем делать этого!
— Почему?
— А потому…
— Почему?
— Потому что у нас, в Пакистане — пакистанская любовь.
— А что это за любовь такая — пакистанская? — спросил я. Шахзада густо покраснела и, поправив свой платок, ушла, даже забыв подать мне очередную щетку.
Во время следующей «терки» Шахзада ко мне не подошла, а щетки мне подавала какая-то безликая девушка, которая все время прикрывала платком рот и нос. Я даже стал думать о том, что я чем-то обидел Шахзаду.
На следующий день Шахзада все же подошла ко мне во время «терки» и опять начала пристально смотреть на меня.
— Что, Шахзада? — спросил я.
— Да вот…
— Что — да вот?
— Да вот…
— Что?
— Скажите, профессор Мулдашев, Вы можете хранить…?
— Что?
— Нет, скажите, Вы можете хранить?
— Что, Шахзада?
— Вы можете хранить… секрет?
— Могу, — неуверенно ответил я.
— Это хорошо, — промолвила Шахзада и ушла.
После очередной операции, когда я опять тер руки, Шахзада вновь подошла ко мне и снова стала пристально смотреть на меня.
— Что, Шахзада? — опять спросил я.
— Скажите, так Вы умеете хранить секрет?
— Умею, — ответил я, уже более уверенно.
Шахзада вскинула на меня глаза и, резко развернувшись, снова ушла. Я остался в недоумении.
Когда я снова тер руки, Шахзада, подойдя ко мне, уже требовательным голосом задала мне вопрос:
— А Вы точно умеете хранить секрет?
— Да, умею! — почти раздраженно ответил я, сказав про себя «черт побери».
Тут, наконец, Шахзада, во время «терки рук», сказала конкретно:
— Профессор Мулдашев! Я Вам хочу открыть секрет! Но очень большой секрет!
— Ну что… давай!
— А Вы никому не скажете?
— Никому.
— Точно никому?
— Точно.
— Никому?
— Никому.
Ой… — проговорила Шахзада и опять ушла.
Но во время следующей «терки» Шахзада подошла ко мне и решительно, с вызовом, произнесла:
— Вы думаете, что только у Вас в России есть любовь?
— Нет, я так не думаю… — промямлил я.
— У нас тоже есть любовь!
— Это хорошо…