«Предположим, только в нашем рассуждении, что существует такой аспект бытия или мира, который остаётся полностью вне кругозора обычных людей из нашей повседневной жизни… Тогда выходит, что человеку необходима некоторая как умственная, так и физическая анормальность, чтобы в достаточной степени освободиться от предметов обычного восприятия и вступить в познавательный контакт с этим аспектом реальности. Именно поэтому те люди, которые заявляют, что имеют такие особого рода познавательные способности, действительно обычно выказывают некоторые умственные и физические отклонения от нормы, как этого и следовало ожидать, – при условии, конечно, если их утверждения правдивы. Надо быть действительно слегка «тронувшимся», чтобы иметь возможность заглядывать в сверхчувственный мир».

Но профессор Броуд не считает, что последователи Фрейда и профессор Рассел правы. «Их теории, – пишет он, – выглядят слишком жёлчными и предвзятыми, чтобы вызывать полное доверие. Я бы воздержался признать теорию о природе музыки и её роли в человеческой жизни, если она изобретена лишённым музыкального слуха психологом, чья жена недавно сбежала от него с музыкантом».

Один мой друг эколог, чрезвычайно обеспокоенный разрушающим воздействием человека на окружающую среду, как-то раз сказал мне: «Существует только одна причина, не позволяющая нам иметь чистый воздух, чистую питьевую воду, здоровые ручьи, реки и озёра, плодородную почву и незагрязнённую пищу, – это наша неспособность верить, что такое возможно. Как только мы поверим, что такой мир достижим и что этого стоит добиваться, мы быстро создадим его».

Я часто думал, что нечто подобное можно сказать и в отношении нашей неспособности уничтожить страх перед смертью, и с открытым умом рассмотреть возможности восходящего развития самой нашей жизни – её перехода в свою следующую, волнующую воображение и благодатную сферу. Перед лицом почти осязаемого упрямого неверия по принципу «этого не может быть потому, что не может быть никогда», разумеется, очевидные доказательства не значат ничего, и их даже серьёзно не рассматривают.

А не сродни ли друг другу эти наши «ни за что не поверим» и «ни за что не сможем» в отношении защиты окружающей среды? Я убеждён, что жизнь после смерти – это реальность для всех, для тех, кто в неё верит, и для тех, кто в неё не верит. Я убеждён, что открытость нашего ума созидательным возможностям такой жизни сделает её более радостной и осмысленной, когда она для нас придёт – как приходит она для 50 миллионов людей каждый год и как неизбежно придёт к каждому из нас. Эта глава отчасти посвящена тому, что можно называть мощью канонизированного отрицания, а также некоторым из тех, кто самым успешным образом справляется с этой мощью.

Что такое человеческий мозг?

На этот вопрос не найдено такого ответа, с которым могли бы согласиться все ведущие авторитеты, хотя он и признан одним из самых важных вопросов из всех, которые когда-либо задавались, и, соответственно, привлекал к себе лучшие умы XX столетия.

Может быть, как утверждают некоторые, это орган секреции, вырабатывающий сознание подобно тому, как печень вырабатывает жёлчь? И если мёртвая печень не вырабатывает жёлчи, то и с прекращением функционирования мозга приходит конец сознанию.