Иногда я сомневалась, есть ли здесь женщины на самом деле, и не был ли звук их шагов, шепота и смешков лишь плодом моего воображения. Но всякий раз, когда я уже была готова поверить в то, что все это -- моя фантазия, я слышала, как одна из них возится в патио. Тогда, охваченная новой страстью, ожиданием и волнением, я бежала за дом -- только для того, чтобы убедиться, что меня снова перехитрили. Тогда я поверила, что женщины, будучи настоящими магами, имеют, как летучие мыши, какую-то внутреннюю систему, вроде эхолокации, которая предупреждает их о моем появлении.
Моя досада на их таинственность исчезала лишь на кухне, при виде экзотических продуктов, которые они оставляли для меня. Изысканность блюд вполне компенсировала их небольшое количество. Я все время была голодна и с большим удовольствием ела их удивительную пищу.
В один из дней, как раз перед наступлением сумерек, я услышала мужской голос, мягко зовущий меня по имени из-за дома. Я выбежала в коридор и так обрадовалась, увидев смотрителя, что чуть не запрыгала вокруг него, как собака. Не в состоянии сдержаться, я расцеловала его в обе щеки.
-- Осторожно, нибелунга! -- Он произнес это голосом и тоном Исидоро Балтасара. Я отпрянула, широко раскрыв глаза от удивления. Он подмигнул мне и добавил:
-- Не увлекайся. То, что ты узнаешь, даст тебе преимущество передо мной.
Мгновение я не знала, как реагировать на его слова. Но когда он рассмеялся и успокаивающе похлопал меня по спине, я окончательно расслабилась.
-- Как хорошо, что мы встретились, -- сказал он мягко.
-- Эго просто удивительно, что мы встретились, -- неловко улыбнулась я и спросила его, где все остальные.
-- Они вокруг, -- сказал он неопределенно. -- Сейчас они таинственны и недоступны, но присутствуют всегда.
И, заметив мою растерянность, добавил:
-- Потерпи.
-- Я знаю, что они где-то рядом, -- прошептала я. -- Они оставляют мне пищу.
Я оглянулась через плечо и призналась:
-- Но я все время голодна, этого слишком мало.
Если верить смотрителю, это естественно для пищи силы -никто никогда не получает ее достаточно. Он сказал, что готовит себе сам -- рис и бобы с толстыми ломтями мяса или курицей -- и ест один раз в день, но всегда в разное время.
Потом он повел меня к себе. Он жил позади кухни в большой комнате, беспорядочно загроможденной разрозненными скульптурами из дерева и железа. Воздух, наполненный тяжелым ароматом жасмина и эвкалипта, с трудом проникал сюда из-за плотно задернутых занавесок. Смотритель спал на раскладной койке, которую держал сложенной в кладовке, когда не пользовался ею, и ел за маленьким, с тонкими ножками, столиком старинной английской работы.
Он признался, что, как и таинственные женщины, не выносит распорядка. Ему было все равно -- день на дворе или ночь, утро или полдень. Он подметал дворики и сгребал листья на поляне, когда чувствовал, что ему хочется это делать; были ли в это время цветы или листья на земле -- не имело значения.
Следующие несколько дней я провела отвратительно, пытаясь приспособиться к этому, казалось, беспорядочному образу жизни. Скорее вынужденно, чем из желания быть полезной, я помогала смотрителю в его работе по дому. Кроме того, я неизменно получала приглашение разделить с ним трапезу. Блюда были так же изысканны, как и его общество.
Я была уверена, что на самом деле он больше чем просто смотритель, и делала все возможное, чтобы своими расспросами застать его врасплох. Бесполезный прием, -- я никогда не получала нужных ответов.