Да. Ты же знаешь, что на этот раз ты победила меня, что я нарушил собственное решение, но я сделал это сознательно, зная, к чему это ведет. Я сделал это не увлеченный моментом, не вслепую, а полностью понимая все последствия и готовый принять их на себя. Я не мог позволить себе упустить это мгновение, оно принадлежало нам, любовь моя, мы его заслужили. Но ты еще не готова порвать со всем и присоединиться ко мне – не надо возражать, я это знаю, – и если я предпочел взять то, что еще не полностью принадлежит мне, я должен за это за платить. У меня нет возможности узнать, когда и как это будет, но я знаю, что, если поддамся врагу, буду сам отвечать за последствия. – Он улыбнулся в ответ на ее ищущий взгляд: – Нет, Дэгни, ты мне не враг по разуму, это-то и привело меня к тому, что произошло, но ты мой враг фактически, по своим действиям, хотя ты этого и не пони маешь, зато я хорошо понимаю. Мои сегодняшние враги не представляют для меня опасности. Ты – представляешь. Ты единственная, кто сможет помочь им отыскать меня. Они никогда не смогли бы узнать, кто я, но с твоей помощью – узнают.
Нет!
Намеренно, конечно, нет. И ты вольна пересмотреть свои действия и действовать по-другому, но пока ты про должаешь в том же духе, ты не вольна избежать логики собственных действий. Не хмурься, выбор сделал я – и я выбрал опасность. Я делец, Дэгни. Я хотел тебя, но был не властен изменить твое решение, мне оставалась только возможность справиться о цене и решить, смогу ли я заплатить ее. Смогу. Моя жизнь принадлежит мне, и мне решать, тратить ее или вложить во что-либо, а ты, ты для меня, – и жестом, как бы продолжавшим его рассуждения, он приподнял ее и поцеловал в губы, а она продолжала лежать, отдаваясь его силе, откинув назад голову в струящемся каскаде волос, удерживаемую на весу только губами, прижавшимися к его губам, – ты для меня единственная награда, которую я мог получить и которую избрал. Я хотел тебя, и если цена этому – моя жизнь, я отдам ее. Мою жизнь, но не мой разум.
Он сел, в глазах его внезапно появился жесткий отблеск; он с улыбкой спросил:
Хочешь, чтобы я присоединился к тебе и отправился работать? Хочешь, я исправлю систему сигнализации?
Нет! – Ее крик последовал почти тотчас же, словно в ответ на ее видение – она увидела мужчин, сидевших за отдельным столом в банкетном зале отеля «Вэйн– Фолкленд».
Он рассмеялся:
Отчего же нет?
Я не хочу, чтобы ты работал на них!
А сама?
Я считаю, что их дни сочтены, победа останется за мной. Я смогу еще немного продержаться.
Верно, ты сможешь еще немного продержаться, но не до победы, а до прозрения.
Я не могу допустить, чтобы все пошло прахом! – Это был крик отчаяния.
Пока не можешь, – спокойно возразил он.
Он поднялся, и она послушно встала следом за ним, все еще не в силах продолжить разговор.
– Я останусь здесь, на своей работе, – сказал он. – Но не пытайся меня увидеть. Тебе придется вынести то, что вынес я и от чего хотел избавить тебя, ты должна жить дальше, зная, где я, желая меня, как буду желать тебя я, но не позволяя себе приблизиться ко мне. Не ищи меня здесь. Не приходи в мой дом. Не позволяй им увидеть нас вместе. А когда достигнешь конца, когда будешь готова уйти, не говори ничего им, просто возьми мел и начерти знак доллара на пьедестале памятника Нэту Таггарту, где ему и надлежит быть, а потом отправляйся домой и жди. В течение суток я приду к тебе.
Она склонила голову в молчаливом обещании.
Но когда он повернулся, чтобы уйти, внезапная дрожь пробежала по ее телу, подобно первому толчку пробуждения или последней предсмертной судороге, и все кончилось непроизвольным возгласом:
Куда ты идешь?
Поработаю фонарным столбом, пока не рассветет, это единственная работа, которую позволяет мне твой мир, и единственная работа, которую он от меня получит.
Она схватила его за руку, чтобы остановить, слепо последовать за ним, бросить все, лишь бы видеть его лицо:
– Джон!
Он взял ее за руку, подержал и выпустил.
– Нет, – произнес он.