Когда Дашунька исчезла, Мария Семёновна закрыла ладонями своё лицо и беззвучно заплакала. Женщину от рыданий всю трясло. Растерянный старейшина побежал за Иваном Фёдоровичем, а я направился в ещё тёплую баню, чтобы умыться и осмотреть распухшее плечо. Когда я вернулся из бани, то увидел, что за столом вместе с Добраном Глебычем и дядей Ваней меня ждёт местный участковый.
«Вот и всё, большой привет! Чего доброго, наручники наденут. Рвать их, как это делает Добран, я не умею», – размышлял я над своим положением, садясь напротив участкового.
Разбитая щека опухла и горела. Сильно ныло плечо, и я приготовился к неминуемому аресту. Но к моему удивлению никакого допроса местный «Аниськин» мне не учинил. Он внимательно посмотрел на меня, а потом, улыбнувшись, спросил:
– Скажи-ка, Юра, как это ты четырёх наших ухарей уложил в одну кучу? Я с ними порой справиться не могу, но тебе это удалось!
– А что с тем, кому я лопатой в лицо? – задал я мучающий меня вопрос.
– Ничего, залатают и всё пройдёт! Он тебе за шрам благодарен будет. Ты же знаешь, шрамы мужчину украшают. А тот второй, которому… Тоже ничего, жить будет и детей нормальных родит! Он уже скачет. Кстати, за тебя горой, ты ему чертовски понравился. Так ответишь ты мне на мой вопрос или нет?
– Да я не знаю, что сказать! Как мог, так и защищался.
– Лопатой, да?! Классное оружие!
– Одного палкой по голове пришлось…
– Я ему ещё одну шишку на голове поставлю, теперь от себя. Этот придурок – мой сын!
– Сын?! – открыл я рот.
– Да, сын! Здоровый, силы много, а ума нет. Так что объявляю тебе благодарность в деле перевоспитания местной молодёжи. Я взял с парней слово, чтобы сегодня с мировой. Парни они, в общем-то, неплохие. Все хорошие работники и рыбаки. Только неженатые и ватажатся. А то, что произошло, им хорошим уроком послужит.
– А что им от меня было надо? – поинтересовался я.
– Это ты у них сам спросишь. Всё, давай по рукам, мне пора. Рад был с тобой познакомиться!
И Добран, и дядя Ваня пошли провожать участкового. В доме на какое-то время наступила тишина. И вдруг до моего слуха донеслось чьё-то всхлипывание.
«Неужели Мария Семёновна всё ещё плачет? – подумал я. – Надо бы её успокоить».
Поднявшись со своего места, я приоткрыл дверь в соседнюю комнату и остолбенел. На диване, содрогаясь от плача, лежала лицом вниз Дашенька.
«Ну и дела! – закрыл я дверь в комнату. – От чего она рыдает? От досады, что меня не пришибли, или от того, что до неё что-то дошло? Время покажет, – подумал я про себя.
– Если стерва может так искренне плакать, значит, она в глубине своей души всё ещё человек».
Не успел я зайти к себе в комнату, как услышал разговор возвращающихся мужчин и голос Марии Семёновны, зовущей нас всех к завтраку.
Когда мы уселись за стол, Добран Глебыч, взглянув на меня и улыбнувшись своей лучистой улыбкой, сказал:
– Видишь, сколько у тебя сразу стало в деревне друзей? Всё Данила Ефремыч. Был бы другой участковый, могло сложиться совсем иначе. Парни придут с мировой, так что поможешь Марии Семёновне организовать что-нибудь на стол.