Основные мысли Лакупри сводятся к следующему. "Книга перемен" – собрание действительно древних материалов, понимание которых впоследствии было утрачено, и потому они были использованы как гадательный текст. В основном книга некитайского происхождения. Ее занесли в 2282 г. до н.э. в Китай "люди из рода Бак" под водительством князя Hu Nak-kunti (= Lu Nau Huang-ti). На западе, откуда они пришли в Китай, они должны были ознакомиться с клинописью западной Азии. Они еще прежде боролись с потомками Саргона (= Шэнь-нун). Эти "люди Бак" были знакомы с вавилонскими словарями, и "Книга перемен" – только подражание последним. Лакупри исходит из верного наблюдения: в целом ряде гексаграмм в афоризмах к отдельным чертам повторяется название гексаграммы, но далеко не всегда оно повторяется шесть раз по числу шести черт
[220]. Это наблюдение могло бы быть плодотворным, но Лакупри, исходя из него, вступает на путь жестокой расправы с текстом. Он вычеркивает из текста то, что ему мешает, причем не следует никакой системе. Одно и то же слово он или вычеркивает или сохраняет в зависимости от того, что ему нужно доказать. Комментаторскую традицию он отбрасывает совсем. Основной текст берется не полностью, а только древнейший его слой (опять верное наблюдение о многослойности текста, но неверные выводы). После такой "обработки" текста, вернее, лишь древнейшего его слоя, Лакупри приходит к выводу, что перед нами словарь, в котором под 64 словами изложено нечто вроде государствоведения. Далее, подвергая знаки "Книги перемен" совершенно недопустимой "обработке", переворачивая их в разные стороны, он "доказывает", что в основе текста лежит один из мертвых языков Передней Азии. Конечно, верно, что текст многослоен, что не во всякой гексаграмме название ее повторено шесть раз, что в тексте сплошь и рядом встречаются стихи, размер которых нарушается часто вкрапленными гадательными приписками вроде "к счастью", "к несчастью", "хулы не будет" и т.д. Но вряд ли можно согласиться с "бактрийским происхождением" книги, а заодно и самих китайцев! Ведь не следует забывать, что эта теория зиждется на весьма шатком "доказательстве", на заявлении, что понятный термин "бо син"
[221](bak-sing), который значит: сто (= много = все) родов → крестьяне → народ, – истолкован как "люди рода *bak", т.е. "бактрийцы". Уверовав в "бактрийцев", созданных на основании случайного созвучия семантически не связанных терминов, Лакупри выводит "Книгу" из Передней Азии и для этого укладывает ее в прокрустово ложе собственного произвола. Далее, предположим на мгновение, что это действительно словарь если не бактрийско-китайский, то во всяком случае Х-китайский. Но и тогда "теория" Лакупри не выдерживает критики, ибо, как совершенно основательно замечает А.Форке, "зачем был нужен словарь, состоящий только из 64 знаков, и как в него попали бессвязные рассказы, Лакупри не указывает"
[222]. Можно было бы, правда, предполагать, что перед нами лишь фрагмент. Однако и это предположение придется отбросить
[223], если принять во внимание, что число гексаграмм, как число перестановок из двух элементов по шести, может равняться только 64. Следовательно, в 64 гексаграммах мы имеем внутренне законченное целое. Не ясно ли, что "теория" Лакупри рушится до основания?
Однако эта теория импонировала в свое время Леггу
[224]. Хотя он в общем и отвергал ее, но все же проявил к ней определенный интерес, считая, что если бы она пролила некоторый свет на письменность Китая на основе открытий, сделанных в области мертвых языков Аккада и т.п., то ее не следовало бы отвергать; однако на той же странице
[225]он ставит под решительное сомнение знание текста у автора этой "теории". Тем не менее Арлез через семь лет после появления в печати перевода Легга опять возвращается к "словарной теории" Лакупри. Он развивает ее, восхищаясь Лакупри; отрицая аккадское происхождение "Книги перемен", он усваивает взгляд на "Книгу перемен" как на словарь настолько убежденно, что строит на этом всю свою технику перевода: "Первый "И цзин" был создан и состоял из 64 отделов, или глав, каждая из которых имела своим объектом одну идею,
одно слово(курсив наш. –
Ю.Щ.), выраженное гексаграммой и знаком [китайского] языка. Это слово сопровождалось общим объяснением и моральными рассуждениями. К ним прибавили другие объяснения деталей, примеры, цитаты, показывая случаи применения слова, иногда целый отрывок, маленькое стихотворение"
[226]. Замечательно, что эта точка зрения была усвоена Конради, несмотря на то, что, критикуя Лакупри, он сам же высказывается против словарной теории. По мнению Арлеза, впоследствии "Книга перемен" обросла целым рядом афоризмов, в которых часто встречаются крупицы подлинной мудрости. Правда, как основательно замечает А.Форке, "благодаря своему несколько тенденциозному переводу с сильным привлечением комментариев, ему удается вложить в текст больше, чем он содержит в действительности"
[227]. Исходя из таких предпосылок и такого перевода, Арлез приходит к выводу, что "Книга перемен" – это по существу памятная книжка какого-то политика, которую другой политик превратил в гадательный текст
[228]. В действительности дело обстояло как раз наоборот: гадательный текст, после многовековой обработки его в комментаторских школах, бывал использован политическими деятелями Китая и Японии.