Она плакала и смеялась.

– Ричи, дорогой мой! – воскликнула она. – У тебя получилось, я люблю тебя, У ТЕБЯ ПОЛУЧИЛОСЬ!

Пока другой Ричард говорил по телефону, мой муж выскользнул ко мне на балкон.

Он поцеловал меня. Мы обнялись. Как здорово, что мы вместе, что мы – это мы!

– Почему бы в этот раз тебе не попробовать самому поднять Ворчуна в воздух? – спросила я. – До того, как мы вернемся домой, ты должен почувствовать, что это у тебя получается.

Он потянул за ручку газа, но ничего не случилось. Почему же для него это так сложно, подумала я. Слишком много проблем занимают его мысли одновременно.

– Ну, Ричард, – воскликнула я, – это очень просто. Сосредоточься! Я решила показать ему, как это надо делать, и взялась за ручку сама. Все тут же пришло в движение. Это напоминало смену декорации после конца съемок сцена с грохотом разворачивается и то, что было горами и лесом, превращается в сморщенное полотно, а скалы – в дрожащие куски пенопласта.

– Постой, дай мне еще раз попробовать, – попросил он.

– Конечно, любимый, – сказала я. – Давай еще разок. Запомни, главное надо хорошенько сосредоточиться…

Я и не думала, что мы вот-вот должны были взлететь. Но в тот момент, когда я бросила газ, Ворчун уже успел оторваться от поверхности воды. Двигатель пару раз чихнул, словно его не успели прогреть. Ворчун присел на хвост, а потом рухнул носом вниз. Ричард схватился за штурвал, но было уже поздно.

Все происходило, как в замедленном кино. Мы медленно врезались в воду; раздался скрежет, словно я на полной громкости провела иголкой проигрывателя поперек пластинки; медленно кабина заполнилась водой. Медленно опустился занавес, и свет померк.

Когда я снова обрела способность видеть, мир вокруг смутно зеленел, и стало тихо-тихо. Ричард, вцепившись в наш утонувший самолет, раздирал его на части, яростно пытаясь что-то из него достать.

– Брось, Ричард, – сказала я. – Нам надо обсудить, что же делать дальше. Там в самолете нам уже ничего не нужно…

Но на него иногда находит, и, сейчас, похоже, он первым делом решил вытащить из кабины свою старую летную куртку или что-то в этом роде. Он был очень расстроен.

– Ладно, дорогой, – сказала я. – Не торопись. Я подожду.

Он еще покопался, а потом нашел то, что искал. Как странно! Из кабины он извлек вовсе не куртку, а меня, волосы мои колыхались, как пучок водорослей.

Я видела, как он вынырнул и приподнял мою голову над водой.

– Дорогая, все в порядке, – задыхаясь, пробормотал он. – Сейчас все будет хорошо…

На него чуть не налетел катер, с которого спрыгнул спасатель, обвязанный веревкой. На лице Ричарда была такая паника, что я просто не могла на это смотреть.

Я отвернулась и увидела восхитительный свет, любовь, разливающуюся прямо передо мной. Нет, не тоннель, о котором так много говорил Ричард, но чувство было именно такое потому, что по сравнению с этим светом все казалось погруженным во тьму и идти можно было только в одну сторону – навстречу этой чудесной любви.

Свет сказал мне: не беспокойся, я ощутила абсолютную безмятежность и поверила ему всем своим существом.