Хрущев сказал: «Я отвечу на ваш вопрос; только, пожалуйста, встаньте снова и назовите свое имя. Товарищ, встаньте!» Никто не встал. Он сказал: «Вот мой ответ. Почему вы не встали и не назвали своего имени? Теперь вы знаете, почему и я молчал; ведь завтра вы исчезли бы. Если я и дожил до этого дня, то потому, что хранил абсолютное молчание». В России даже стены имеют уши; нельзя даже пошептаться в своей ванной комнате, ведь никто не знает… и особенно люди, находившиеся при власти, как Хрущев, который был следующим человеком после Сталина. Его ванная комната, его спальня, все, наверное, было начинено подслушивающими устройствами. Тень подозрения, и этого было достаточно.
Сталину никогда не были нужны никакие доказательства; его подозрение было достаточным доказательством. Идея правосудия, возобладавшая во всем мире, заключается в том, что не должен страдать ни один невинный человек. Даже если придется оставить без наказания девяносто девять преступников, не должен пострадать и единственный невинный человек. Это было критерием.
Сталин перевернул этот критерий. Он сказал: «Ни один преступник, - преступником является человек, выступающий против коммунизма, - ни один преступник не должен уйти от наказания, даже если придется убить девяносто девять невинных людей». Было достаточно лишь подозрения; не нужно было искать доказательств.
И какой в этом был вред? Ведь коммунизм рассматривает человека лишь как материю. Есть ли какой-нибудь вред в том, что вы разбираете свой стул? Есть ли какой-нибудь вред в том, что вы разбираете на части свои часы и складываете все эти части в кучку? Никто не назовет вас преступником, хотя часы были чем-то живым, движущимся, а все эти части по отдельности не смогут показывать время, не будут тикать.
Идея Маркса заключается в том, что человек в точности похож на часы; человек - это лишь побочный продукт материи. При определенном устройстве он говорит, рассказывает, думает, любит, чувствует, - но все это внешние явления, не реальные явления. Разберите человека на части: положите голову в одну сторону, ногу в другую, руки сюда, сердце сюда, и все прекратится, ничего не останется. Можно взвесить все эти части, они будут иметь тот же самый вес, что и человек. В этом его научная логика: в теле не остается места никакой душе. Ничего не пропало, вес тот же самый. Вы всего лишь разобрали организм - это была машина.
Суммируя, согласно Марксу, человек - это робот.
Так что убийство человека, создающего помехи, не может считаться чем-то плохим. Сталин не считал, что он делает что-то плохое. Он служил обществу, служил великому идеалу коммунизма, приближая бесклассовое общество… Но все, что он принес, стало новым классовым обществом: бюрократия и народ. Теперь бюрократия эксплуатирует людей всеми возможными способами, мучит их. Вся собственность принадлежит правительству. Частной собственности больше нет.
В самом начале революции, то есть с 1917 по 1927 год, на протяжении десяти лет непрерывно обсуждалась идея: «Следует ли нам поступить с женщинами точно так же, как мы поступили с остальной собственностью», - ведь женщина — это собственность. Она не должна принадлежать только одному мужчине; все женщины должны принадлежать нации.
Но это показалось трудным, слишком трудным делом. Нация была против этого. Никому не хотелось, чтобы его жена была общественной собственностью, подобно общественной скамейке в парке или в пассажирском автобусе. Даже сами коммунисты не были готовы к такому, хотя Сталину очень нравилась эта идея. Он свою собственную жену рассматривал почти как вещь; он и бил ее, бывало.