«Если вы можете взять ее, возьмите. Можете убить меня; если найдете ее у меня внутри, хорошо - я готов. Я буду счастлив, что у меня был шанс послужить вам так интимно, так близко. Но я предупреждаю вас, вы не найдете ее там, потому что истина должна быть подлинно вашей, только тогда она истина. Если она чья-то еще, она уже не истина. Моя истина не может быть вашей. В тот момент, когда я говорю что-то об истине, вы слышите лишь слова - истина остается позади. Истина не может быть втиснута в слова; нет такой возможности».
Слова достигают простых людей, и они верят в то, что эти слова и есть истина, - кто-то верит в слова Иисуса, кто-то верит в слова Будды, кто-то верит в слова Мухаммеда, - но они не истина.
Ни одна книга не содержит в себе истины, ни одно слово не содержит ее.
Но вы испытываете удовлетворение, а когда кто-нибудь тревожит ваше удовлетворенное состояние, вы гневаетесь. И, конечно, большинство людей с вами. Это потрясающе помогает вам - так много людей не могут быть не правы.
Истина же никогда не случается толпам, она случается только индивидуальностям.
Всякий раз, когда является истина, она приходит в вибрации индивидуальности, так что индивидуальность всегда противостоит всей толпе.
В противном случае вы вместе с целой толпой, они ведь все набиты тем же, что и вы. Католики: сколько их - может быть шестьсот миллионов? Ну и вот, у каждого католика есть великое утешение: с ним шестьсот миллионов человек. Шестьсот миллионов человек не могут быть не правы. А против одного человека… естественно, они чувствуют, что этот человек вносит возмущение. Лучше покончить с ним и отправиться спать, вернуться к своим сновидениям.
Это не ново для меня. С самого моего детства я находился в этом самом положении. Мой отец постоянно брал меня с собой, когда отправлялся на какую-нибудь церемонию, на какую-нибудь свадьбу, на какой-нибудь день рождения, повсюду. Он ставил мне условием, чтобы я абсолютно молчал: «В противном случае, пожалуйста, оставайся дома».
Я, бывало, говорил ему: «Но почему? Всем разрешается разговаривать, кроме меня!»
Он говорил: «Ты знаешь, я знаю и все знают, почему тебе не разрешается разговаривать - ты ведь вносишь возмущение».
«Но, - говорил я, - ты обещал мне, что не будешь вмешиваться в то, что касается меня, а я обещал тебе, что буду молчать ».
И много раз случалось так, что он был вынужден вмешиваться. Например, если был кто-то из старших - дальний родственник, но в Индии это не имеет значения, - мой отец касался его ног и говорил: «Коснись его ног и ты».
Я говорил: «Ты вмешиваешься в мои дела, поэтому наше соглашение прекращается. Почему я должен касаться ног этого старика? Если ты хочешь касаться их, касайся их и дважды, и трижды; я не буду в это вмешиваться, но почему я должен касаться его ног? Почему не его головы?»