- Есть ли в этом месте хоть один врач, который был бы джайном?
Я не встречал ни одного. И причина в том, что джайн не может заниматься хирургией, потому что в нем воспитывают такую чувствительность к насилию. Он не может убить и муравья; как он может резать человеческое тело? И прежде чем резать человеческое тело, он должен резать лягушек, и так далее. Это невозможно.
Я знал одного молодого человека, который настоял на том, чтобы поступить в медицинский колледж, но когда ему пришлось резать лягушку, он не смог этого сделать. Он упал в судороге, потерял сознание, и ему пришлось покинуть колледж. Ему сказали: «Займись чем-то другим; это не для тебя. Если ты не можешь разрезать лягушку, живую лягушку, как тебе удастся делать хирургические операции?»
Я знаю этого человека. Он сам рассказал мне историю о том, как его выгнали из медицинского колледжа. Он осмелился пойти против своих родителей и друзей, которые говорили:
- Ни один джайн не может заниматься такой работой. Но он хотел принять вызов. Он сказал:
- Что в этом особенного? - просто резать лягушек... Посмотрим, может быть, я привыкну к этому.
Но тебе приходится резать живую лягушку; и если тебя воспитали в огромном преклонении перед жизнью, ты просто замираешь, руки тебя не слушаются.
Врачи становятся очень нечувствительными, и их нельзя винить, им тоже нужно жить. Они становятся как роботы. Они могут разрезать тебе руку и ничего не почувствовать, они могут вынуть тебе глаза и ничего не почувствовать, потому что если они каждый день будут переживать за каждого пациента, то вскоре умрут от сердечного приступа. Им невозможно оставаться чувствительными.
То же самое происходит с людьми, которые используют гипнотизм, месмеризм и тому подобное. Эти вещи очень таинственны, и это вызывает в людях интерес, а все их усилия направлены на то, чтобы вызвать интерес. Они будут продолжать говорить вздор, чтобы заинтересовать тебя, но использовать людей, переживающих травмы, это постыдно; этого нельзя делать.
Гипноз нужно отнять из рук профессионалов, людей, которые используют его ради денег. Он должен стать храмовым методом, чем-то священным. Это и есть нечто священное.
Любимый Ошо,
Правда - слушая тебя, часто я чувствую себя окруженной мягкостью, покоем, молчанием, но внутри этого всего - такая глубокая жажда. Это также иногда случается, когда я ошеломлена и приведена в восторг закатом солнца, полной луной, красивой музыкальной пьесой. В этом всегда есть жажда, почти как сладкая боль. Ошо, чего именно я жажду?
Что угодно, обладающее красотой, что угодно, напоминающее тебе о запредельном, создаст в тебе жажду, жажду, в которой ты не сможешь понять, чего именно жаждешь. Ты не знаешь имени ее объекта, потому что, фактически, в этой жажде нет никакого объекта.
Слушая прекрасную музыку, видя прекрасный закат солнца, или просто летящую птицу, или красивые розы, или сидя под деревом в молчании, ты можешь почувствовать сладкую боль.