- Но разве тебе не обидно, когда ты работаешь целый день, и статуя почти закончена, вдруг что-то случается и разрушает работу всего дня?
- Нет, - сказал он. - Все в существовании мгновенно; нет речи о разочаровании. Я наслаждался, делая ее, и если океан наслаждался, разрушая ее, тогда наслаждались двое! Я наслаждался, делая ее, волна наслаждалась, разрушая ее. И в существовании количество радости удвоилось - почему я должен разочаровываться? У волны столько же власти над этим песком, что и у меня; может быть, даже больше.
Когда я с ним разговаривал, он сказал:
- Ты немного странный, потому что никто не разговаривает со мной. Люди просто бросают рупии. Они наслаждаются статуями, но никто не наслаждается мной. Но когда ты пришел, я почувствовал такое блаженство оттого, что есть кто-то, кто наслаждается мной, кого заботят не только статуи, но и их внутренний смысл и то, что я их делаю. Я больше ничего не умею делать. Всю жизнь я делал статуи; это единственное искусство, которое я знаю. И теперь я отдался существованию; теперь существование может меня использовать.
Эти люди остаются непризнанными. Буддой может быть танцор, буддой может быть певец, но эти люди не будут признаны по той простой причине, что то, что они делают, не может стать учением. Это не поможет людям действительно выйти из сна. Но они стараются изо всех сил; они делают все, что только могут.
Очень немногие люди становятся мастерами; это те, кто заработал во многих жизнях определенную выразительность, определенное прозрение в слова, язык, звук слов, симметрию и поэзию языка. Это совершенно другое дело. Это не дело лингвистики или грамматики, это скорее вопрос того, чтобы найти в обычном языке необычную музыку, создать качество великой поэзии в обычной прозе. Они умеют играть словами, чтобы можно было помочь вам выйти за пределы слов.
Дело не в том, что они выбрали быть мастерами, и не в том, что существование решило, что они будут мастерами. Это только совпадение: до просветления они были великими учителями, и после просветления стали мастерами. Теперь они могут преобразовать преподавание в мастерство - и, конечно, это самое трудное.
Легок путь тех, кто остается в молчании и мирно исчезает, и никто о нем не знает, но для такого человека, как я, нет легких путей. Мне было нелегко, когда я был учителем, - как может быть легко быть мастером? Это трудно.
И чем глубже твое прозрение, тем больше опасность, потому что тем больше боится враг... под врагом я подразумеваю интересы круговой поруки. Они сделают все, чтобы остановить меня, покалечить, уничтожить. Но это не имеет значения, потому что для меня смерти нет.
Они не могут причинить мне вреда. Они могут думать, что вредят мне; это их иллюзия. Создавая все эти трудности, они подчеркивают каждое мое слово. Их паранойя является достаточным доказательством: у них есть большинство, но нет истины. У меня нет большинства, но есть истина. Истина гораздо более весома, чем любое большинство. Они могут меня убить, но не могут убить истину.