Он пытался собирать этих людей все время, когда находился среди них, но никто не слушал. Он был посторонним, чужаком, говорящим об удивительных и таинственных вещах, относительно которых у него не было ни фактов, ни логических доказательств.
Будет ли день расставания днем жатвы…сейчас, когда я собираюсь уезжать? Они стремятся и выкрикивают его имя,от поля к полю:«Хоть он был и один, он был прав. Нас было много, но мы ошибались».
Истина — это не вопрос большинства или меньшинства.
Истина всегда индивидуальна, она никогда не принадлежит толпе. Толпа признает только во время расставания, но тогда уже слишком поздно.
Скажут ли, что вечер мой воистину был моей зарей?
Двенадцать лет он трудился — настаивал, уверял, стучался в каждую дверь, — «Не волнуйтесь, мой корабль придет». Но люди уже двенадцать лет слышали одно и то же: «Мой корабль придет, мой корабль придет», — а он все не приходил… И никто не знал, откуда, и никто не знал, что существует другой берег.
Как настойчиво стремился он убедить этих людей: «Это не ваш настоящий дом. Назовете ли мой канун, мой вечервоистину моей зарей?Мои последние слова, мой отъезд обязательно докажут мою истину».
Это не только об Альмустафе — это обо всех мистиках мира. День отъезда, их вечер… только когда они собираются уезжать, люди признают. Такова слепота человечества; таково безумие мира.
Но он не жалуется. Напротив, он чрезвычайно озабочен одной вещью:
Что дать мне тому, кто бросил свой плуг посреди борозды, или тому, кто остановил колесо своего виноградного точила?
У человека реализации нет ни жалобы, ни недовольства. А мир никогда не обращался с таким человеком гуманно — даже внешне. Мир всегда обращался с ним бесчеловечно, варварски. Они распяли Иисуса… а теперь половина мира — христиане.
Никто не слушал Гаутаму Будду. На земле, где произошло просветление Будды, буддизм совершенно исчез. Эта страна продолжает заявлять на весь мир: «Мы страна Гаутамы Будды», — но там нет ни одного буддиста, нет даже в храме, созданном в память о нем на том самом месте, где Гаутама Будда стал просветленным. Он был — как и каждый человек истины — против священников, потому что они эксплуатируют людей во имя религии. Он был против прошлого, ведь прошлое уже прошло; вы должны жить в настоящем, а если прошлое слишком давит на вас, вы обязательно потеряете это мгновение.
Это мгновение невелико.
Вы должны быть очень свежи, необременены, непредвзяты.
До Гаутамы Будды Индия была не чем иным, как псевдорелигиозной империей браминов. Он был решительно против браминов-священников. Он был против Вед, ведь если вы заглянете в них, то увидите, что там девяносто восемь процентов хлама. А вы поклонялись им.
В присутствии Гаутамы Будды никто не мог возвысить свой голос, ибо его лицо, его глаза, его присутствие были столь могущественны, что все сказанное им становилось вечной истиной. Его присутствие было властью. Но когда он ушел, то даже храм, который возвели в память о его просветлении, пришлось отдать на попечение брамина-священника, потому что не удалось найти буддиста. И вот уже двадцать пять столетий, и даже сегодня, брамин-священник владеет храмом. Его семья в течение двадцати пяти веков владела им. Что за противоречие!