— Ну, и чья это кляча развалилась тут на полдороги? — нарочито громко произнес незнакомец, пнув ногой пару раз по колесу.
Женька тут же вскочил с места и от возмущения едва не захлебнулся слюной, столько слов ему захотелось выпалить одновременно на одном дыхании в адрес непрошеного гостя.
— Эй, мужик, ты чего ногами расшвырялся?!
— Твоя, что ли, колымага? — с издевкой спросил тот.
— Моя, не моя, какая тебе разница?
Женька спешно подошел к машине Сэнсэя. Вытащив не первой свежести носовой платок, он сделал вид, что смахнул с нее последние пылинки. Продемонстрировав столь явную любвеобильность к отечественным авто, Женька принял угрожающую стойку рьяного собственника.
— А в чем, собственно, дело?
— Как в чем?! — возмутился водитель. — Поставил эту рухлядь посреди дороги и еще спрашивает в чем дело! Нормальным машинам проехать нельзя.
— Это вот этот трактор «нормальная машина»?! — в Женьке вмиг разыгрался пожар патриотических чувств. — Да на нем только в Африке носорогов гонять, а не на приличных славянских тропинках воздух портить! К тому же места здесь достаточно. Ничего не случится с твоим трактором, если сместишь немного к кустам его гусеницы.
— Ага, сейчас же, разогнался! А машину шпаклевать и красить ты потом будешь?
— А чего не покрасить, коли нужда такая будет? Я не только красить, я, если хочешь, и разрисовать ее тебе могу по полной программе. Родная япона мама не узнает! Ща, погоди чуток, за инструментом схожу…
И Женька развернулся в сторону палаток, словно намереваясь сиюминутно исполнить свои обещания. Сделав несколько шагов, он застопорился и, состроив глуповатое выражение лица, обернулся и озадаченно проговорил:
— Слышь, мужик, тут в мою прямую извилину одна мысля пришла… А на кой тебе этот проезд сдался? Дальше обрыв. Место это занято. Нас тут много, шума столько! А рыба тишину любит. Других что ли мест себе не найдешь? Река вон какая большая.
— Как на кой?! Я рыбу здесь целую неделю прикармливал, разные ей блюда, как в ресторане, подавал. А вас тут налетело на прикормленное место…
— Дык, и я вроде тоже ей пищу возил! — сотворив уперто-нагловатое выражение лица, обрадовано воскликнул Женька. — Можно сказать, последний кусок хлеба от себя с боем отрывал и все ей, ей, проклятой чушуйчетохвостой! Да-а-а, — протянул он, — чай, вдвоем-то закормили ее в доску! Поди, лежит она нынче на дне речном, как свинья после обеда, лень задницу кверху поднять. А я-то думаю, чего она не клюет? А ее, беднягу, пучит…
Девушки, мывшие невдалеке посуду, негромко захохотали, слушая разговор.
— Слышь, мужик, а может, мы эту наглую рыбу «продинамим»?
— Чего?!
— Я говорю, динамита ты случайно с собой не захватил? — с явной заинтересованностью нарочито громко спросил Женька.
Водитель улыбнулся щербатой улыбкой, не удержав серьезную мину перед такой пылкой речью этого чудака.
— Не боись, я ее и так достану.
Женька глянул на этот объект под названием «радость стоматолога» и сочувственно произнес:
— А ты, случаем, не знаешь, у рыбы инфаркты бывают?
Этот вопрос, видимо, выбил мужика из колеи придирчивости, и он, пожав плечами, ответил:
— Не знаю. Наверное. Если сердце есть, значит, и инфаркты бывают.
— Тогда понятно.
— Чего тебе понятно?