Бригадир тряхнул головой, поморгал глазами и, наконец, окончательно прозрел, полностью возвратившись в сознание. Он был связан толстой веревкой и подвешен ногами к огромной ветке дерева. Поняв это, он даже облегченно вздохнул. Это, по его мнению, оказалось все-таки лучше, чем реально почувствовать себя мерзкой, склизкой тварью. Но чувство облегчения длилось недолго. Он вдруг понял, что его теперешнее положение в качестве связанного homo sapiens'a еще хуже, чем у свободно передвигающегося червяка. Помощники висели также невдалеке с застывшими гримасами ужаса. В стороне стояли несколько крепких парней в спортивной одежде, не обещая своим видом ничего хорошего. Они тихо разговаривали друг с другом и с тем мужиком, который кинулся с краской на братву. Видя, что его никто не бьет, не калечит и, вообще, не обращает никакого внимания, словно он навозная куча, бригадир решил порисоваться перед своими «корешами», так сказать, блеснуть собственным «героизмом»:
— Эй, вы… Что боитэсь? Связали нас, да? Сами настоящие трусы?..
Его дальнейшему непристойному мату не суждено было прозвучать в полном своем объеме. Едва бригадир зароптал, как тут же получил от ближайшего амбала такой точный и мощный удар, что у него не только перекрыло дыхание, но даже «звездочки» посыпались из глаз. До него дошло, почему его помощники с перепуганными лицами так усердно молчат. С этого момента у бригадира все больше и больше крепло плохое предчувствие. Полная неизвестность была хуже всего. В голову стали лезть самые мрачные мысли, которые могли зародиться в сознании человека, долгое время живущего в бандитской стае «волков»: «Кто они такие, твою мать? Беспредельщики? Законники? Рэкет? Из новых русских? Или просто банда отморозков, не признающих никаких авторитетов и «мочащих» всех подряд? За что они собрались меня убивать? За банку автомобильной краски, к которой я даже не притрагивался?»
В это время из-за поворота не спеша выехал красивый «мерс» и остановился возле машин. Один из парней услужливо подбежал и открыл заднюю дверцу. Из «мерса» степенно вылез пожилой человек, на лице которого запечатлелся весь суровый опыт зоновского «университета». Грубые, жесткие черты. Устрашающий взор. Он был невысокого роста, несколько худощав. Глядя на его одежду, побрякивающую золотую цепь и дорогой перстень, бригадир понял, что крепко влип. До его уха долетел робкий шепот расступившейся толпы: «Кочегар… Кочегар… Сам Кочегар». Даже тот мужик с базара почтительно склонил голову, отступая назад, явно подчеркивая свое уважение к этому человеку. Из машины вылезли и два огромных, солидно одетых охранника. Самые плохие прогнозы бригадира стали стремительно сбываться. А когда он увидел руки этого Кочегара, то вообще обомлел. Они сплошь были в зоновских наколках, с разными датами отсидки. Подойдя близко к бригадиру, Кочегар причмокнул и на чисто зоновской фене стал говорить о «паскудной» жизни висячего ничтожества. Того даже озноб пробил. Не оставалось никаких сомнений — перед ним настоящий коронованный зоной вор в законе. С каждым словом «пахана» страхи несчастного подвешенного многократно усиливались собственными мыслями. В конце концов, он услышал ту реальную угрозу, которой больше всего боялся в этой жизни: «Да я тебя на куски порежу! Опущу, сука, как последнего, на глазах у твоих корешей…» — и нервы у бригадира не выдержали:
— Пахан, просты! Бля буду, я не вэноват… Да я этому мужэку свою тачку подару замэсто этой краски… Это ж не наша «точка»…
— Конечно, не твоя, сука! Она моя!
У бригадира расширились глаза и даже волосы от страха зашевелились на голове, когда до него дошла эта новость. Поняв весь ужас сложившейся ситуации, он запричитал с новой силой, чуть не плача:
— Пахан, пахан, просты! Пахан, я не выноват! Мэня заставылы. Я не по своэй волэ. Я ж нэ знал… я ж нэ знал, что это твое! Пахан, я на тэбя вэк работать буду! Просты!
— Лицо? — коротко спросил Кочегар.