У меня чуть не брызнули слезы — но я испугался, что опозорюсь перед своими товарищами. Нет, я не позволил себе расплакаться, но Цзу проигнорировал меня, сделав вид, что меня не знает. Цзу, который учил меня с самого рождения! Я вспомнил, как он пытался научить меня ездить на моем пони Наккиме, как он учил меня борьбе. Теперь же он отрекся от меня — отверг меня с презрением. Я повесил голову и стоял безутешный, шаркая ногой в пыли. Мои товарищи молча стояли возле меня. Им было неловко, они чувствовали то же, что и я, — нами пренебрегли. Внезапное движение привлекло мое внимание — ко мне приближался старый бородатый индиец с тюрбаном на голове.
— Молодой человек! — обратился он ко мне. Он говорил на тибетском, но со странным акцентом. — Я все видел, но думаю, что огорчаться из-за этого не стоит. Некоторые из нас забывают свое детство. Я не забыл. Пойдемте со мной.
Он привел нас к лавке, которую мы только что так внимательно рассматривали.
— Пусть эти молодые люди выберут себе что-нибудь, — обратился он к продавцу.
Мы нерешительно выбрали себе по одному из великолепных леденцов и поклонились старику.
— Нет, нет! — возразил он. — По одному недостаточно, пусть каждый возьмет себе еще один.
Мы так и сделали, и он заплатил улыбающемуся торговцу.
— Сударь! — горячо поблагодарил я его. — Пусть благословение Будды будет с Вами и защищает Вас, пусть в Вашей жизни будет много радостей!
Он широко улыбнулся и вернулся к своим делам.
Мы медленно возвращались домой и ели сладости, пытаясь растянуть удовольствие как можно дольше. Мы почти забыли вкус подобных лакомств, а эти казались еще вкуснее, потому что они были куплены для нас таким добрым человеком! Пока мы шли, я вспоминал, что мой отец отрекся от меня на ступенях Поталы, а теперь от меня отрекся и Цзу.
— Это забавный мир, Лобсанг, — нарушил тишину Юлгай, — мы сейчас мальчишки, и нам показали наше место, а когда мы станем ламами, «черноголовые» будут искать нашей благосклонности!
Я должен объяснить, что в Тибете мирян называют черноголовыми из-за их волос, так как все монахи бреют головы.
В тот вечер во время службы я был очень внимательным — решил поработать побольше, чтобы как можно быстрее стать ламой. Я представлял себе, как буду шагать среди «черноголовых» и с презрением отвергать их попытки прислужить мне. Я так старался, что привлек внимание Проктора. Он отнесся ко мне с большим подозрением, считая такое усердие неестественным! Когда служба закончилась, я поспешил в свое жилище, зная, что завтра меня ждет целый день с ламой Мингьяром Дондупом. Некоторое время я не мог заснуть — я ворочался в постели, вспоминая о прошлом, о лишениях, которые мне довелось пережить.
Утром я встал, позавтракал и собрался было идти к кельям лам. Но как только я вышел из своей комнаты, меня схватил огромный и неуклюжий монах, одетый в изорванную мантию.
— Эй ты! — сказал он. —Тысегодня работаешь на кухне — будешь чистить жернова!
— Но, сэр! — ответил я. — Меня ждет мой Наставник, лама Мингьяр Дондуп.
Я попробовал улизнуть от него.
— Нет, ты пойдешь со мной. И неважно,ктотам тебя ждет. Я сказал: ты будешь работать на кухне.
Он поймал меня за руку и вывернул ее так, что я не мог убежать. Мне пришлось нехотя пойти с ним.
В Тибете мы все выполняем ручную и грязную работу.
— Это учит нас смирению! — говорят одни.
— Предотвращает высокомерие у мальчишек! — отмечают другие.
— Ликвидирует классовые различия! — утверждают третьи.