— Если вы вернетесь в Квебек, вы можете доставить нам некоторые неприятности. Мы сможем доказать, что вы прибыли из Нью-Йорка. Так что выбирайте сами. Либо Нью-Йорк, либо два года в качестве вынужденного гостя Ее Величества. — И, словно эта мысль только что пришла ему в голову, он добавил: — Разумеется, вас все равно депортируют после отсидки в тюрьме, и власти с удовольствием конфискуют все ваши деньги. Наше предложение позволит вам сохранить их.
Смышленый Юноша встал и стряхнул воображаемые пылинки с безукоризненного пиджака.
— Обдумайте все хорошенько, старина, обдумайте. Мы ведь предлагаем вам совершеннозамечательныйвыход из положения!
С этими словами он ушел, оставив меня в камере одного.
Принесли тяжелую английскую еду, и я попытался разрезать ее самым тупым ножом, какой когда-либо попадался мне в руки. Может быть, они решили, что в моем отчаянном положении я вздумаю покончить с собой.
Но стакимножом всякая попытка самоубийства заведомо обречена на неудачу.
День клонился к вечеру. Добряк-охранник бросил мне в камеру несколько английских газет. После одного взгляда я отложил их в сторону. Насколько я мог судить, они писали лишь о сексе и скандальных историях. С наступлением темноты мне принесли большую кружку какао и ломоть хлеба с маргарином. Ночь с ее промозглой сыростью заставила меня вспомнить гробницы с покрытыми плесенью останками.
Охранник утренней смены приветствовал меня улыбкой, похожей на трещину в его каменной физиономии.
— Завтра вы уезжаете, — сказал он. — Капитан одного судна согласился взять вас с условием, что вы отработаете проезд. По прибытии в Нью-Йорк вас передадут тамошней полиции.
Немного позже в тот же день ко мне явился чиновник, чтобы объявить об этом официально. Он также сообщил, что на борту я буду выполнять самую тяжелую работу, разгребать уголь в бункерах старого сухогруза, причем без всяких приспособлений, облегчающих труд. Платить за работу мне не будут, и мне придется подписать контракт, где будет оговорено, что я согласен на эти условия. После полудня меня под конвоем отвезли к агенту по отправке грузов, где в присутствии капитана я и подписал этот контракт.
Двадцать четыре часа спустя меня снова под конвоем доставили на судно и заперли в маленькой каюте, предупредив, что выпустят не раньше, чем судно покинет британские территориальные воды. Вскоре глухой рокот двигателя пробудил корабль к ленивой неспешной жизни. Надо мной прогремели тяжелые шаги, и по тому, как мерно начала подниматься и опускаться палуба, я понял, что мы вышли в неспокойное море. Только когда Портленд остался далеко за правым бортом и уже начал таять вдали, меня выпустили из каюты.
— Берись за работу, парень, — велел кочегар, сунув мне в руки видавшую виды лопату и гребок. — Прочистишь решетки от шлака. Вынесешь их на палубу и вывалишь шлак за борт. Да поживей, смотри!
— О! Глядите-ка! — взревел, завидев меня на полубаке, какой-то верзила. — У нас тут косоглазый появился, не то китаец, не то япошка. — Эй, ты, — сказал он, отвесив мне оплеуху, — помнишь Перл-Харбор?
— Не тронь его, Бутч, — вступился кто-то, — у него и так полиция на хвосте.
— Ха, ха! — загоготал Бутч. — Сначала я его хорошенько вздую, за один только Перл-Харбор.
И он двинулся на меня, замахав кулаками, как поршнями, и приходя во все большую ярость от того, что ни один удар меня не достает.