Через час в одном из московских дворов Яма покинул дорогую ма-шину, получив от ее водителя пару ключей от квартиры, которая распо-лагалась в одной из девятиэтажек, похожей как две капли воды на не-сколько других таких же домов, окаймляющих двор со всех сторон. Джип гуднул старику на прощание и тут же исчез, отражая в темных зеркалах окон мелькающие элементы жилого массива. Яма посмотрел ему вслед, и не спеша вошел в один из подъездов, вызывая лифт и озираясь по сторонам, разглядывая корявые цветные надписи на стенах: "Кузя – лох", "Панки – скоты, попса – х…ня". Особенно выделялась на старой побелке огромная надпись, сделанная жирным черным фломастером: "А ты готов умереть?", плавно переходящая в стилизованное изобра-жение черепа. Яма мрачно посмотрел на нее, укоризненно покачав го-ловой. Эта композиция почему-то испортила ему настроение, и когда створки лифта с шумом распахнулись перед ним, он еще задержался на мгновение, повернувшись к нагло ухмыляющемуся черепу.
Прибыв на нужный этаж, старик рассеянно прошелся по площадке, отыскивая свою квартиру, щуря глаза и наклоняясь к каждой двери, вглядывался в номера. Наконец он нашел то, что искал, и, тщательно изучив дверь, вошел в квартиру. Помещение он тоже осматривал с ог-ромной тщательностью, как дотошный старик, привыкший к порядку, заглядывая во все углы и отмечая малейшие особенности интерьера. Затем он вышел на балкон и так же внимательно изучил окна, сам бал-кон и прилегающую к нему территорию – соседские окна, поверхность стены, расстояние до пожарной лестницы и крыши. Вернувшись в квар-тиру, Яма разделся, сняв с себя всю одежду и аккуратно сложив ее на стуле, стоявшем в спальне, прошел в ванную.
Приняв контрастный душ, чередуя горячую и холодную воду, он, как был, обнаженным вернулся в спальню и. упав на кровать, мгновенно заснул. Его тело, словно свитое из перекрученных канатов-мышц, смотрелось гротескно, нереально в сочетании с седой головой, лицом стари-ка и руками, от локтя резко меняющими структуру кожи. Казалось, к молодому и сильному телу просто пришили чужие фрагменты, принад-лежащие старику. И теперь этот нелепый гибрид неподвижно застыл на скомканном покрывале, устилающем диван.
Так он проспал почти весь день. За это время солнце опустилось за горизонт, невидимый в городе из-за непроницаемой гряды высотных зданий. Сгустились сумерки.
Яма, по-прежнему не двигаясь, открыл глаза, вслушиваясь в кажу-щуюся тишину квартиры. Иго чуткий слух улавливал десятки звуков, обычно не воспринимаемых нетренированным слухом, создающим к своем самообмане иллюзию тишины: шлепанье тараканьих лап по ку-хонному паркету, треск льда в холодильнике, скрип рассыхающегося гарнитура и пола в коридоре, оглушительный шум поды в трубах санузла… Пролежав так еще несколько минут. Яма неслышно встал, в одно неуловимое движение оказавшись на ногах, и, так же бесшумно ступая по полу, прошелся по квартире еще раз. Закончив повторный осмотр своего нового жилища, он вернулся в спальню, прихватив из коридора свою большую сумку, и. поставив ее перед собой, расстегнул молнию, затем стал вытаскивать, раскладывая прямо на полу, ее содержимое. Когда он достал оттуда небольшую пластиковую коробочку, его губы растянулись в мертвенной улыбке. "Как иногда бывает просто ввести в заблуждение самодовольный человеческий разум. Раз – и определен-ный штамп в подсознании сам выстраивает череду ассоциаций. Два – и ты демонстрируешь то, что хочешь, независимо оттого, чем это явля-ется на самом деле".