«Теперь я избегаю все ашрамы, как саму чуму. Я шла к ним за покоем, а получала принуждение, авторитарные доктрины и тщетные обещания. С каким рвением мы принимаем обещания гуру! Насколько мы слепы! Наконец-то, после стольких лет, я полностью лишена всякого желания преследовать ими обещанную награду. Физически я истощена, как видите, так как по глупости я действительно практиковала их призывы. В одном из тех мест, где учитель возвышен и очень популярен, когда я сказала им, что я еду к вам, они вознесли свои руки к небу, и у некоторых выступили на глазах слезы. Это было последней каплей! Я приехала сюда, потому что хочу поговорить о чем-то, что волнует мое сердце. Я намекнула на это одному из учителей, и его ответом было то, что я должна контролировать свои мысли. Это так. Боль одиночества больше, чем я могу вытерпеть, не физическое одиночество, которое является долгожданным, но глубокая внутренняя боль от существования в одиночку. Что мне с этим делать? Как я должна расценивать эту пустоту?»

Когда вы спрашиваете о пути, вы становитесь последователем. Оттого, что в вас эта боль одиночества, вы хотите помощи, и само требование руководства открывает дверь к принуждению, подражанию и страху. «Как» — ни капли не важно, так что давайте поймем суть этой боли, чем будем пытаться преодолеть ее, избегать ее или идти за ее пределы. Пока нет полного понимания этой боли одиночества, не может быть никакого покоя, никакого отдыха, а лишь непрерывная борьба. И осознаем ли мы это или нет, большинство из нас явно или тайно пробует убежать от страха из-за нее. Эта боль возникает только относительно прошлого, а не относительно того, что есть. То, что есть, нужно обнаружить не на словах, теоретически, а непосредственно испытать. Как может быть открытие того, что в действительности есть, если вы приближаетесь к нему с ощущением боли или страхом? Чтобы понять его, не должны ли вы прийти к нему свободно, лишенным всяких прошлых знаний о нем? Не должны ли вы иметь подход к нему со свежим умом, не затуманенным воспоминаниями, привычными реакциями? Пожалуйста, не спрашивайте, как освободить ум, чтобы увидеть новое, а прислушайтесь к сути этого. Одна истина освобождает, а не ваше желание быть свободным. Само желание и усилие быть свободным — это помеха для освобождения.

Чтобы понять новое, не должен ли ум со всеми его умозаключениями, гарантиями безопасности прекратить свою деятельность? Не должен ли он быть спокойным, не искать пути бегства от этого одиночества, лекарства от него? Не нужно ли наблюдать эту боль одиночества с ее колебанием от отчаяния к надежде? Не само ли это колебание приводит к одиночеству и страху из-за него? Разве не сама умственная деятельность — процесс изоляции, сопротивление? Разве не каждая форма взаимоотношений от ума — не путь отделения, ухода от жизни? Разве не сам опыт — это процесс самоизоляции? Так что проблема не в боли одиночества, а в уме, который проецирует проблему. Понимание ума — вот начало свободы. Свобода — это не что-то в будущем, это самый первый шаг. Деятельность ума может быть понята только в процессе реакции на каждый вид стимулирования. Стимулирование и реакция — это взаимоотношения на всех уровнях. Накопление в любой форме, как знание, как опыт, как вера, мешает свободе, и только там, где есть свобода, может быть истина.

«Но разве усилие не необходимо, усилие, чтобы понять?»

Понимаем ли мы что-нибудь с помощью борьбы, конфликта? Разве понимание не наступает, когда ум совершенно спокоен, когда усилия прекратились? Ум, который заставили замолчать, — это не спокойный ум, это мертвый, нечувствительный ум. Когда есть желание, нет красоты тишины.