В течение ночи шел дождь, и ароматная земля была все еще влажной. Тропа уводила от реки в гущу древних деревьев и манговых рощ. Это была тропа паломничества, утоптанная тысячами, поскольку считалось традицией в течение более, чем двадцати веков, что все хорошие паломники должны пройти по той тропе. Но это не было подходящее время года для паломников, и тем особым утром только сельские жители шли по ней. В своих забавных цветных одеждах, с солнцем позади себя и с грузом сена, овощей и дров на своих головах, они создавали красивое зрелище. Шли они с изяществом и достоинством, смеясь и разговаривая о делах в деревне. По обеим сторонам тропы простирались, насколько было видно глазу, зеленые, засаженные поля озимой пшеницы, с широкими кусками земли гороха и других овощей для рынка. Это было прекрасное утро, с ясным синим небом, и на земле царила благодать. Земля была живым существом, изобилующим, щедрым и священным. Это не было священностью искусственных вещей, храмов, священников и книг, это была красота полного умиротворения и полной тишины. Каждый купался в ней, деревья, трава, и большой бык были частью нее, дети, играющие в пыли, осознали ее, хотя они не знали ее. Это не было мимолетным явлением, это было без начала и без окончания.
Он был политиком и хотел делать добро. Сам он отличался от других политических деятелей, говорил он, поскольку его беспокоило благосостояние людей, их нужды, здоровье и процветание. Конечно, он был амбициозен, но кто не был? Амбиция помогала ему быть более активным, а без нее он бы обленился, был бы неспособен делать много хорошего для других. Он хотел стать членом кабинета и преуспевал на пути к этому, и, когда добрался туда, то увидел, что его идеи выполнялись. Он путешествовал по всему миру, посещая различные страны и изучая системы различных правительств, и после тщательного раздумья он был способен разработать план, который действительно принесет пользу его стране.
«Но теперь я не знаю, смогу ли я довести его до конца, — сказал он с явной болью. — Понимаете, в последнее время мне не очень хорошо. Доктора говорят, что я должен успокоиться, и мне, вероятно, придется лечь на очень серьезную операцию. Но я не могу заставить себя смириться с этой ситуацией».
Если можно спросить, что мешает вам относиться к этому легко?
«Я отказываюсь смириться с перспективой быть инвалидом в течение оставшейся части моей жизни и неспособным делать то, что я хочу делать. Я знаю, по крайней мере на словах, что я не могу поддерживать на высоком уровне неопределенное время тот темп, к которому я привык, но если меня положат, то мой план никогда не сможет завершиться. Естественно, есть другие честолюбивые люди, и это вопрос жестокой конкуренции. Я побывал на нескольких из ваших встреч, так что я подумал, а не прийти ли мне и не поговорить ли с вами».
Ваша проблема, сэр, из-за расстройства? Существует возможность длительной болезни со ухудшением полноценности и снижением популярности, и вы находите, что не можете признать это, потому что жизнь была бы крайне бесполезной без завершения ваших планов, так ли это?
«Как я сказал, я столь же честолюбив, как рядом стоящий человек, но я к тому же хочу делать добро. С другой стороны, я действительно весьма болен, и я просто не могу принять эту болезнь, таким образом во мне происходит ожесточенный конфликт, который, как я вполне осознаю, делает меня более болезненным. Есть также и другой страх, не из-за моей семьи, в которой все хорошо обеспечены, а страх чего-то, что я никогда не был способен описать в словах, даже самому себе».
Вы подразумеваете страх смерти?
«Да, думаю, что он, или, скорее, уход из жизни, не выполнив то, что я намеревался сделать. Вероятно это мое самое большое опасение, и я не знаю, как успокоить его».
Эта болезнь полностью помешает вашим политическим действиям?
«Вы знаете, как это случается. Если я не нахожусь в центре событий, я буду забыт, и у моих планов не будет никакого шанса. Это будет фактически означать уход из политики, а я не желаю так поступать».